Володя Пятов говорил четко, резко, и Антон с восхищением смотрел на своего друга, кратко и ясно излагавшего мысли Двинского, который именно так советовал отвечать на этот самый злободневный вопрос. Чэдуик записал то, что сказал Пятов, и, поблагодарив его, устремился наперерез идущему по платформе смуглому и высокому мужчине — не то испанцу, не то итальянцу. Простившись с Фоксом, Пятов отвел Антона немного в сторону.
— Очень советую тебе установить с Фоксом отношения поближе, — сказал он. — Интереснейший человек. Происходит из известной чиновничьей семьи, окончил аристократическую школу и университет, после которого пошел работать в «Таймс». Был ее корреспондентом в Австрии и Германии, нацистов критиковал, но терпел и даже верил, что они остепенятся. После захвата ими Рейнской зоны стал писать, что нацистам мало Германии, они хотят господства в Европе, а может быть, и во всем мире. Газета, не желая портить отношений с Гитлером, отозвала Фокса в Англию, а потом послала в Испанию. И там он увидел то, что газете не хотелось видеть: он писал, что Италия и Германия ведут войну против законного правительства Испании. И его опять перестали печатать. Тогда он бросил газету и пошел добровольцем в республиканскую армию. Был, как рассказывали мне, мало полезен (он же дьявольски близорук), но очень храбр. После ранения друзья уговорили его вернуться домой, в Англию. Теперь он издает свой маленький, но злой еженедельник, который славится поразительными разоблачениями закулисной стороны английской политики.
— Да, интересный человек, — согласился Антон, бросив взгляд на Фокса.
Оставленный собеседниками, Фокс одиноко стоял у входа в вагон, смущенно поправляя очки. Дали второй звонок, и Тихон Зубов позвал друзей: следовало уже прощаться с дамами. Галя, обняв Антона, поцеловала его, а Елена лишь протянула руку и, хитро прищурив глаза, улыбалась, будто говорила, что для нее — хотела бы она этого или не хотела — такая дружеская фамильярность невозможна. Володя поцеловал Галю и посмотрел на Елену, как показалось Антону, очень серьезно, прямо, в глаза, словно спрашивал о чем-то, понятном только им одним. Но Елена наклонила голову и, сказав: «До свидания, Володя», — отступила, взяла Галю за руку, будто искала у нее поддержки. Пятов молча поклонился и зашагал к своему вагону.
В вагоне, где Тихон Зубов занял место и для Антона, ехали одни иностранные журналисты. И хотя, кроме нескольких бравых чиновников с нацистскими повязками на рукавах и кондуктора, немцев в вагоне не было, отовсюду слышалась немецкая речь: всех, кто собрался здесь, связывал язык страны, в которой они работали, независимо от того, какое государство, народ, культуру и общественную систему представляли.
Соседями Антона и Тихона по купе оказались итальянец Реколи и швейцарец Бауэр, вежливый, услужливый и на редкость общительный человек. Предложив Антону место рядом с собой, он тут же заговорил с ним. Спрашивал он смущенно, слушал внимательно, с симпатией, ласково посматривая большими черными и печальными глазами. И Антон готов был разговориться. Но Тихон Зубов, позвав его в коридор, посоветовал не откровенничать ни с Бауэром, ни с Реколи: швейцарца подозревают в связях с гестапо, и, по всей вероятности, он подсажен в их купе, а Реколи — старый фашист. Антон сразу помрачнел и пообещал послать к черту разговорчивого швейцарца, если тот посмеет снова заговорить с ним. Тихон укоризненно тряхнул кудрявой головой.
— Не делай глупостей. Разговаривай, шутя, улыбайся…
— Может, и обниматься с ними прикажешь?
— А что ж, полезет обниматься — обнимайся. С волками жить — по-волчьи выть, как сказал один мудрец. Они хитрят, и ты не будь простаком. Учись у них.
— Ты посоветуешь! У кого учиться — у фашиста и гестаповца? — насмешливо возразил Антон. — Нет уж, дудки! Я, кажется, всегда говорил, что думал, и считал лицемерами тех, кто избегал откровенности. На кой черт мне учиться у них?
— Учись, учись, дипломатический недоросль, — с наигранной суровостью посоветовал Тихон Зубов. — Ты же знаешь знаменитое выражение: дипломату язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли?
— Хорошо, буду скрывать, — проворчал Антон. — Все буду скрывать. Но черт его побери! Этот Бауэр такой внимательный и приятный человек…
— Они все внимательные и приятные, — произнес Тихон Зубов, показав глазами на стоявших в коридоре бравых чиновников с нацистскими повязками на рукавах. — Пока не попадешься к ним в лапы — тогда и кости ломают, и челюсти сворачивают.