— Ведь советник Двинский распорядился, чтобы консул помог вам отправиться в Лондон, а вы все еще здесь.
— Вам очень хочется, чтобы я уехала? — спросила она, перестав улыбаться. — Разве я сильно вас обременяю?
— Нет, вовсе нет, — живо отозвался Антон. — Я просто не понимаю, что случилось.
— Ничего особенного не случилось, — ответила Елена с той спокойной уверенностью, которая удивляла и восхищала Антона. — Моего мужа послали в Женеву, и он позвонил в полпредство и попросил задержать меня здесь. Он не хочет, чтобы я приехала в Лондон, когда его там не будет, и даже надеется, что ему, может быть, удастся заехать за мной в Берлин. Женева ведь почти рядом. Виталий Савельевич не забыл также попросить полпредских товарищей снабдить меня деньгами за его счет: то, что дали мне в Москве на дорогу, подходит к концу.
Антон заказал себе завтрак и спросил Елену, как ей удавалось без него изъясняться с официантами в «шпайзециммер». Он снова пришел в восхищение, услышав, что Елена прекрасно вышла из затруднительного положения: запомнив несколько блюд, которые заказывал Антон, она повторяла их изо дня в день, тем более что выбирать было не из чего. Его вопрос, не скучала ли она одна в Берлине, показался ей странным и даже обидным.
— Почему же одна? — недовольно переспросила Елена. — Я бываю одна только тогда, когда хочу этого.
— Я не то хотел сказать, — торопливо и смущенно поправился он. — Просто мне хотелось знать, позаботились о вас или нет.
— Позаботились, — ответила она. — И заботились лучше, чем вы. Сначала меня сопровождал по городу этот ваш Севрюга, потом надо мною «шефствовал», как он сам назвал это, Кучин, знаете его? Забавный паренек… Подражает своему шефу Пятову во всем, начиная от одежды и прически, кончая манерой разговаривать. Я подозреваю, что он выкрасил волосы, чтобы быть точно таким же безукоризненным блондином, как ваш онемеченный Пятов… А вчера меня снова удостоил своим вниманием мистер Хэмпсон, или, как он просил звать его, «просто Хью».
— Хэмпсон? — удивился Антон. — Как вы могли встретиться с ним? Ведь он в Лондоне.
— Он был в Лондоне, — сказала Елена, выделив слово «был». — Прилетел в Берлин вчера днем, а перед вечером пожаловал сюда, в «Наследный принц», и вызвал меня вниз, к конторке.
Удивление Антона возросло.
— Приехал в «Наследный принц»? Вызвал вниз, к конторке? Чего же он хотел от вас?
— Насколько я понимаю, от меня он ничего не хотел, — ответила она, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Он сказал, что его замучила совесть: обещал, мол, дать письмо, которое открыло бы мне и вам двери его дома в Лондоне, но не дал, потому что помешали разные, не зависящие от него обстоятельства, и мать, с которой он встретился, сказала ему, что Хью поступил не по-джентльменски. И вот он привез это письмо, и, между прочим, очень хорошее письмо. Он называет в нем вас и меня своими «добрыми русскими друзьями», которым он «многим обязан».
— Но как мог Хэмпсон узнать, что вы остались в Берлине? Даже я не знал об этом…
— А он ведь не знал, что ваш Двинский распорядился отправить меня в Лондон. Он думал, что пока вы в Германии, я тоже здесь.
— Надеюсь, передав письмо, Хэмпсон оставил вас в покое, — сказал Антон, вспомнив упрек Володи Пятова после того, как Антон рассказал ему о прогулке с англичанином на пароходе по Шпрее.
— Не надейтесь, — быстро проговорила она, и в ее карих глазах вспыхнули лукавые искорки. — Он спросил, свободна ли я вечером, и, узнав, что свободна, тотчас пригласил погулять. И мы гуляли по берлинским улицам, заходили в кафе, ели мороженое и пили кофе.
— Ну, знаете, Елена, — обеспокоенно проговорил Антон, — вы очень смелая.
— В чем же проявилась моя смелость? — удивленно спросила она, не понимая или делая вид, что не понимает вопроса.
— Ходите по чужому городу с иностранцем… Заходите в кафе…
— Но вы-то тоже ходите по чужому городу, и встречаетесь с иностранцами, и пьете, наверно, не только кофе, — сказала Елена. — И Виталий Савельевич рассказывал мне, что ему приходится часто встречаться не только со знакомыми, но и малознакомыми или совсем незнакомыми людьми.
— Виталий Савельевич — дипломат, мужчина, и он…
— Опять этот великодержавно-мужской шовинизм, — перебила его Елена. — Хотите сказать, что, пересекая границу, женщина становится, как тут, в Германии, любят говорить, недочеловеком? Или вы думаете, что мы, женщины, за границей способны только состоять при вас, мужчинах, облеченных доверием и ответственностью, добросовестно исполняя роль домашних хозяек?