Макэвой встал. Распрямился, ухватившись за скамью. Заметил, что в поисках поддержки его ладонь легла на томик Библии в кожаном переплете.
— Никакого милосердия, — пробормотал он.
— Сержант?
— В уме не укладывается, — тихо сказал Макэвой. Шея, лицо его были красными от напряжения. — Почему ее? Почему здесь? Почему теперь? — Он взмахнул похожей на лопату пятерней. — И зачем?
— Мир жесток, — пожала плечами Тремберг.
Макэвой, не поднимая головы, гладил обложку Библии.
— Глава и стих, — прошептал он.
— Ее звали Дафна Коттон, — заговорила Тремберг уже не таким скребущим голосом, будто скорбной сцене удалось смягчить ее. — Пятнадцать лет. Четыре года прихожанка этой церкви. Приемный ребенок…
— Не так быстро, — попросил Макэвой. У него логический склад ума, но разбираться в деталях куда проще, если те занесены в блокнот по порядку. Ему нравится процесс следствия, стройность последовательных заметок. Но из-за боли в голове и тумана в сознании он не знал, что именно удержится в памяти. — Дафна Коттон, — повторил он. — Пятнадцать. Удочерена. Она местная?
Тремберг с недоумением глянула на него:
— Сержант?
— Здесь у нас черная девочка, детектив-констебль Тремберг. Может, она родом с другого континента?
— А ведь и верно. Не имею понятия.
— Ясно.
Оба разочарованы в себе и друг в друге. Макэвоя беспокоило мелькнувшее слово — «черная». Не стоило ли воспользоваться профессиональным арго? Может, вообще не нужно упоминать цвет кожи? Это профессионализм или обычный расизм? В полиции найдется еще пара человек, кому свойственно обременять себя подобными сомнениями, но если бы не Ройзин, умеющая успокоить, Макэвой давно бы нажил язву, изводя себя такой чепухой.
— Итак, — он еще раз оглядел тело девушки и перевел взгляд вверх, к церковным сводам, — что сказали свидетели?
Тремберг сверилась с блокнотом.
— Она служка, сержант. Из тех, что несут свечи во время шествия. Сидят перед алтарем, пока идет служба. Принимают посох, который протягивает священник, и убирают подальше. В общем, сплошь церемонии и пышные жесты. Большая честь, надо думать. Она занималась этим с двенадцати лет. — Неприкрытый сарказм в голосе Тремберг не оставлял сомнений, что ее собственные религиозные убеждения недалеко ушли от агностицизма.
— Не часто посещаешь воскресные службы? — с усмешкой спросил Макэвой.
Тремберг фыркнула:
— В моем семействе, сержант, воскресенья были для другого таинства — «Формулы-1». Правда, соблюдали мы их истово.
В дальнем конце центрального прохода под внезапным порывом ветра хлопнула дверь, и в ритмичных вспышках синих огней Макэвой успел заметить надгробные камни и ворота, рождественские гирлянды и полисменов в форме. Он ясно представил происходящее. Сумерки. Констебли в желтых дождевиках приматывают сине-белую ленту оцепления к кованым воротам. Выпивохи из паба напротив глазеют поверх ополовиненных кружек, а автомобили едва не сталкиваются перед церковью, скрежеща тормозами; взволнованные водители выскакивают к домочадцам, топчущимся на заснеженной площади, чтобы увезти их наконец прочь от пережитого ужаса.
— Значит, убийца точно знал, что найдет ее здесь?
— Если целью была именно Дафна, сержант. Жертву он мог выбрать и случайно.
— Справедливо. На обратное что-нибудь указывает?
— Пожалуй, нет. Хотя у меня есть показания Юэна Лича, который вспомнил, как нападавший оттолкнул двух других служек, чтобы добраться до нее, но в такой суматохе…
— А остальные что говорят?
— Ничего определенного. У алтаря неожиданно возникла чья-то фигура, и уже в следующий миг подозреваемый повалил девушку и принялся ее кромсать. Может, что-то прояснится, когда свидетели соберутся с мыслями, но им потребуется время.
— Патрульные молчат? Никто не видел убийцу?
— Как в воду канул. Слишком ветрено для вертолета, да и поздно уже. Но, учитывая кровь, которой он был залит, кто-то мог запомнить…
— Хорошо.
Макэвой посмотрел на Тремберг. Если сравнивать с Ройзин, внешность Хелен особо примечательной не назовешь, но, на вкус Макэвоя, таким лицом запросто мог бы заинтересоваться художник. Тонкие, эльфийские черты и круглая голова — как ужин гурмана посреди простецкой тарелки. Высокая и атлетичная, на вид тридцать с хвостиком, одевается неброско, не выставляет себя ни объектом вожделения для коллег-мужчин, ни соперницей для женщин с более агрессивным складом ума. С нею не скучно, она предприимчива, умеет ладить с людьми и, хотя едва заметное подергивание уголков губ выдает ее охотничье возбуждение, Макэвою нравится апломб, которым она маскирует волнение.