— Согласен, — сказал Алекс, вытирая губы салфеткой и кладя её на пустую тарелку. — Пойдём, Джек.
Галисиец взглянул на капитана, а затем, с сожалением — на свою тарелку, где ещё оставалось три горячих вафли, залитых сгущённым молоком и засыпанных шоколадной крошкой.
— Ну почему мы должны… — кивнул он на них с такой жалостью, словно его вынуждали бросить на произвол судьбы трёх котят.
— Через два часа начнётся адская жара, — объяснил Райли, вставая. — До этого времени мы должны вернуться.
— Хорошо, — сказал Джек, вставая из-за стола.
— Удачи вам! — пожелал Хадженс.
— И вам, — ответил Алекс. — В полдень встречаемся здесь.
Даже не взглянув на Кармен, Райли повернулся и направился к выходу; за ним последовал старший помощник «Пингаррона».
— Что у вас опять случилось? — спросил галисиец уже в дверях гостиницы.
— У кого — у вас?
— Кончай валять дурака, — сказал Джек. — Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.
— Не твоё дело, — сухо ответил Алекс.
— Ну, тогда и все это дерьмо — тоже не моё дело, — заявил Джек. — Мне плевать, когда вы с Кармен ругаетесь, но мне не плевать, если из-за этого окажется под угрозой ваше душевное здоровье.
— Этого не случится, — ответил Алекс, не останавливаясь.
— Это ты так говоришь.
— Да, это я так говорю, — с этими словами он остановился, повернулся к другу и ткнул пальцем ему в грудь. — То, что происходит между ней и мною, не касается ни тебя, ни кого-либо другого. Ясно?
— Нет, не ясно, — Джек ткнул в грудь Алекса сразу двумя пальцами, нажав с такой силой, словно хотел раздавить сидящее на его рубашке насекомое. — Когда между вами что-то случается, у тебя сносит крышу, а потому я точно знаю, что ни к чему хорошему это не приведёт, ни для тебя самого, ни для остальных.
Райли сверху вниз посмотрел на Джека, который был ниже его на полголовы; он изо всех сил старался совладать со своим гневом, не отпускавшим его на протяжении последних дней — с той самой последней ночи в Санта-Исабель, когда Кармен решила разорвать помолвку, а Хадженс объявил, что их идиотская миссия продолжается и им предстоит отправиться в это чёртово Бельгийское Конго.
Больше всего ему хотелось вернуться на «Пингаррон» и взять курс на Соединённые Штаты, а по прибытии отправиться в портовый бар, и там медленно и методично напиться до полного бесчувствия. Вот чего ему больше всего хотелось, а не торчать в этой заднице мира, делать против воли то, чего ему совсем не хотелось, и постоянно видеть лицо женщины, которая решила с ним порвать, ничего даже не объяснив.
В голову Райли лезли тысячи ответов, которые он мог бы дать самодовольному, пузатому галисийцу, когда тот стоял перед ним, вызывающе подбоченившись, но все они были плодом растущего разочарования, не имевшего к толстяку никакого отношения.
Капитан «Пингаррона» глубоко вдохнул и, запрокинув голову, медленно выдохнул. Затем посмотрел на Джека, тихо кивнул и опустил руку ему на плечо.
Он хотел уже что-то сказать, но передумал.
Слова были не нужны, поскольку соратник и друг с тех времён, когда они сидели в одной траншее на полях сражений Испании, знал его достаточно хорошо, чтобы понять немой жест и без слов. Джек тоже положил руку на плечо капитана и кивнул.
Райли повернулся в сторону реки и недалёкого порта.
— Пойдём, — сказал он. — Покончим с этим раз и навсегда.
34
За считанные минуты они преодолели короткое расстояние, отделявшее гостиницу от речного порта, и оказались у входа в порт, огороженный дощатым забором, с двумя флагами по обе стороны ворот — бельгийским и Бельгийского Конго — и большим транспарантом над ними, гласившим: «Контора колониальных перевозок».
Они спокойно прошли через ворота, едва удостоившись взгляда полусонного охранника. Оказавшись на территории порта, они обнаружили, что, в отличие от матадийского, порт Леопольдвиля простирается более чем на километр, и в нем вовсю кипит жизнь. В отличие от морского, речной порт был оснащён добротной набережной и железобетонными пирсами, по которым сновали сотни негров-грузчиков, они таскали на спине мешки с горной породой, бревна и ящики и выгружали их на берег, с трудом удерживая равновесие на узких трапах. Суда у причалов тоже мало чем напоминали те, что бороздят солёные воды; в большинстве своём они были деревянными, с колёсами вместо винтов, очень похожими на те, что ходили по Миссисипи.
— Вот черт! — выругался удивлённый Джек. — Вот уж не ожидал. Я думал, здесь такая же зачуханная полудохлая пристань, как в Матади, а тут… — он обвёл порт широким жестом.
— Сдаётся мне, этот порт даже больше, чем новоорлеанский, — заметил Алекс, тоже весьма удивлённый размерами порта, количеством портовых сооружений, судов и пассажиров. — Это будет нелегко.
— Что именно?
— Ну… — замялся он. — Мы ведь думали, что это — маленький порт, — махнул он в сторону пирсов, — и возможно, кто-нибудь вспомнит этого Мастерманне, если он, конечно, действительно побывал здесь в 1940 году и назвался этим именем.
— Да уж, — согласился Джек. — При такой суёте глупо надеяться, что кто-то вспомнит человека, побывавшего здесь два года назад.
— Вот именно.
— Тогда нам не остаётся ничего другого, как спросить в управлении порта. Там должны быть книги записи прибывающих и убывающих.
Райли поморщился, представив, сколько неудобных вопросов им зададут чиновники в портовом управлении.
— Да, пожалуй, — согласился он. — Но раз уж мы здесь, предлагаю оглядеться и немного порасспрашивать. Вот хоть у него. — Он указал куда-то вперёд.
Там, в тени раскидистой пальмы, стоял человек в колониальном шлеме, надзирающий, как десяток грузчиков-негров выгружают с баржи сотни слоновых бивней и складывают их на берегу, а посреди дорожной пыли быстро растёт небольшая гора слоновой кости.
Как будто случайно они приблизились к нему и, войдя в тень пальмы, поприветствовали вежливым «Добрый день».
— Bon jour, — ответил тот, слегка удивившись.
— Жарко сегодня, не правда ли? — спросил Алекс, отирая пот со лба.
Надсмотрщик без всякого смущения посмотрел на него снизу вверх.
— Oui, очень жарко, — согласился тот и, постучав по шлему, добавил: — Вам бы тоже не помешало обзавестись такой вот штукой.