Всего несколько часов назад я был на пути в тюрьму, а сейчас, благодаря отважному вмешательству Хадженса и Кармен, спасших нас от полиции, сижу на второй палубе речного парохода, наблюдая, как проплывают мимо последние хижины Леопольдвиля и приземистый силуэт столицы Бельгийского Конго скрывается за поворотом реки.
Как и Джек, который сейчас отдыхает в своём гамаке, я лишился всех вещей: одежды, обуви, документов и, главное, моего драгоценного «кольта» сорок пятого калибра, который повсюду сопровождал меня ещё со времён сражения при Хараме; надеюсь, со временем мне удастся его вернуть.
Несмотря на мои опасения, «Король буров» оказался самым подходящим судном для плавания по этой мутной реке с серыми и грязными водами, засорёнными гниющей древесиной и целыми стволами, плывущими по течению, обилие которых наводит на мысль, будто бы река Конго больна проказой или, на худой конец, усеяна бородавками.
Кармен заняла кормовую каюту, а мужчины устроились под навесом на палубе — лучшее место для отдыха, где можно наслаждаться ночной прохладой, несмотря на преследование насекомых, проникающих даже сквозь москитную сетку.
На нижней палубе спит Мадымба, механик и кочегар, отвечающий за двигатель и паровой котёл, которые работают как часы. Как объяснил мне Верховен, он разбирается в механизмах лучше, чем сам небесный творец, а потому может с лёгкостью устранить любую неисправность. По этому поводу есть даже пословица: «Европеец не способен ничего испортить, чего африканец не сумел бы починить, как не способен и ничего создать, чего африканец не сумел бы разрушить».
Другого помощника Верховена зовут Мутомбо — этакий улыбчивый африканский Адонис. Он следит за порядком на судне, готовит, а иногда даже стоит у штурвала на наименее сложных участках реки, когда капитан позволяет себе отдохнуть. Иными словами, это своего рода старший помощник Верховена, и, судя по тому, насколько они близки — а они почти неразлучны и даже делят общую на двоих каюту — он пользуется безграничным доверием капитана. Если старому буру нужно отдать приказ, ему достаточно лишь взглянуть на Мутомбо, и тот понимает, что должен сделать.
Остальная команда состоит из восьми туземцев, чьих имён я так и не запомнил и, боюсь, никогда не смогу выучить. Когда я спросил Верховена о татуировках, покрывающих их тела замысловатыми узорами, он с равнодушным видом объяснил, что они из одного северного племени, где принято наносить на тела новый рисунок всякий раз, когда они съедают плоть своего врага. Решив, что неправильно понял, я спросил: они что, каннибалы? Верховен, казалось, ненадолго задумался, после чего подтвердил, что так оно и есть, но голос его звучал столь безразлично, словно он никогда не задумывался об этом.
Вообще, этот африканер — человек грубый и молчаливый, но я провёл с ним в рубке некоторое время, пока мы огибали остров Баму, разделяющий реку на два рукава и образующий озеро Стэнли. Стоя у штурвала, он хмуро глядел на реку, минуя самые крупные препятствия, плывущие по реке. Он объяснил, что нам предстоит около семисот миль пути, и время их преодоления будет зависеть от исправности судна, наличия сухих дров, а также бурь, которые могут подстерегать нас в пути.
Удивившись, я стал расспрашивать его о бурях и о том, как они могут повлиять на плавание. Он с самым серьёзным видом уверил меня, что, когда на реке Конго случаются бури, волны порой достигают двухметровой высоты и вполне способны потопить «Короля буров». Когда тема бурь была исчерпана, Верховен утратил способность нормально говорить и стал рычать, словно дикий зверь, так что я покинул рубку от греха подальше и устроился на стуле на второй палубе, где мне не оставалось ничего другого, как любоваться панорамой берега — если только можно назвать берегом эту бесконечную путаницу деревьев, мангровых зарослей и переплетения лиан, что проплывала вдоль правого борта со скоростью в восемь узлов.
Тогда Кармен вышла из своей каюты, чтобы подышать свежим воздухом; она стояла у правого борта, облокотившись на шаткий леер, и смотрела вдаль, созерцая все тот же унылый пейзаж: бесконечные джунгли и река.
Мы почти не разговаривали с самого утра, с тех пор как они нас спасли, и обменялись только несколькими вежливыми фразами. Не сомневаюсь, что это судно — отнюдь не то место, где она желала бы оказаться, но не знаю, как решить эту проблему, не выслушав при этом упрёков, что именно я виноват в нынешних её неудобствах, тем более, что так оно и есть.
Наконец, я все же решился поприветствовать её и спросить, как она себя чувствует.
Повернувшись ко мне, она долго смотрела на меня, но так ничего и не сказала. Так она стояла, неподвижная и безмолвная, как статуя, пока я не решился вновь заговорить. Я поблагодарил её за все, что она для меня сделала, за то, что подвергла себя такому риску, и попросил у неё прощения, ведь из-за меня она теперь оказалась на этом старом пароходе, идущем вверх по реке Конго.
Кармен внимательно слушала меня. Когда я закончил, она глубоко вздохнула, задрала подбородок и, наконец, раздражённо фыркнув, покачала головой. Затем повернулась и ушла, заперевшись в своей каюте, и не сказала больше ни слова.
Полагаю, плавание будет очень долгим.
День 2
25 января 1942 года
Река Конго
Наступил рассвет, закутанный в липкий, вязкий, почти жидкий туман. Я поднял руку, и пальцы растворились в тумане, словно в стакане с молоком.
Мы шли без остановки всю ночь, и я представлял себе бесчисленные опасности, таящиеся под водой — скалы, песчаные мели или огромные стволы деревьев. Теперь я понимаю, почему мы шли, не останавливаясь. Туман, что теперь окружал нас, размывая контуры судна, был много хуже, чем самые тёмные ночи, поскольку ночью можно что-то разглядеть, включив прожектора, но против этого тумана ничего не поделать; уже на расстоянии трёх-четырёх метров встаёт непроглядная белёсая мгла. Даже сама река исчезла в тумане, и, если бы не водяные брызги из-под колёс парохода, я мог бы подумать, что мы вовсе не плывём, а летим сквозь облака.
Я поднялся в рубку, весьма заинтригованный, каким образом Верховен умудряется найти верный курс в условиях почти нулевой видимости. Однако вместо него я застал в рубке молодого Мутомбо; вцепившись в штурвал и прикрыв глаза, он вглядывался в непроницаемую мглу, словно и впрямь мог что-то в ней разглядеть.
Признаюсь, первым моим побуждением было схватить штурвал, остановить судно и немедленно найти Верховена, поскольку я был уверен, что парень не сообщил капитану, в каких условиях мы движемся по реке. Но потом я вспомнил, что Жюли не намного старше Мутомбо, но при этом управляется с «Пингарроном» как никто другой, а потому я просто остался в рубке, молча наблюдая за ним. Юноша поприветствовал меня молчаливым взглядом и вновь обратил свой взор вперёд, стараясь уловить малейшие изменения в оттенке тумана или в шуме воды под корпусом. Если бы не тот факт, что мы до сих пор ни во что не врезались и не прибились к берегу, я бы просто не поверил, что такое возможно. Прямо как байка вроде тех, что любят рассказывать в портовых тавернах после третьей или четвёртой кружки пива, и никто им не верит. А потому я записываю это в журнале, чтобы со временем не усомниться, точно ли я это видел.