Так что экзамены я сдал удачно, а в конце мне даже удалось рассмешить комиссию, поскольку, читая басню, я грассировал, как модный в то время Александр Вертинский.
Итак, я попал на курс В. Я. Станицына, в Школу-студию того самого театра, во дворе которого началась моя жизнь.
Курсом старше учился Олег Ефремов, впоследствии создатель «Современника», а на моем курсе учились Лиля Толмачева, ставшая потом примой этого театра, и Коля Добронравов, прославившийся как автор знаменитых песен на музыку своей жены Александры Пахмутовой.
В студию к нам приходили такие корифеи МХАТа как Качалов, Aндровская, Москвин, это были даже не уроки, а увлекательные рассказы о тайнах актерского мастерства. Мало того, однажды нас пригласила к себе домой Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, и, конечно, я храню фотографию нашего визита.
Память об Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой остается со мной и по сей день. После показа нашего дипломного спектакля, где она была в приемной комиссии, Ольга Леонардовна подозвала меня к себе и сказала: «Принеси диплом, я подпишу». Mнe стало ужасно неловко. «Да неси же, дурачок, потом поймешь». Я принес диплом из канцелярии, и она тут же его подписала.
Поскольку с самого детства я рос и жил в кругу актеров, с годами мне стали открываться поразительные черты, отличающие их от любого нормального человека. И, наверное, самое невероятное — это стремление оставаться на сцене вопреки всему, до последней минуты жизни. Так, мой дядя Николай Баталов, уже безнадежно больной, до конца стремился на сцену.
Хмелев на генеральной репетиции спектакля, где он играл Ивана Грозного, а мы, молодежь, изображали стрельцов, вдруг неожиданно пошатнулся и, прижав руки к груди, медленно спустился в зал. Вызванные врачи уже ничем не смогли ему помочь.
А Борис Добронравов умер во время спектакля «Царь Федор Иоаннович». Причем в те времена МХАТ уже был правительственным театром и актеры находились под наблюдением кремлевских врачей. После очередного обследования они категорически запретили Борису Георгиевичу выходить на сцену. Добронравов возмутился: как это кто-то запрещает ему играть спектакли!
Доктора объяснили, что если с ним что-нибудь случится, то вся ответственность полностью ляжет на них.
Дело кончилось тем, что Борис Георгиевич, чтобы не пострадали врачи, написал для них расписку, что он предупрежден о возможных последствиях, и продолжал играть…
В 51-ю годовщину МХАТа шел спектакль «Царь Федор Иоаннович», где Добронравов играл царя Федора.
Он умер в финале 6-й картины. Зрителям объявили, что спектакль не может быть продолжен из-за болезни артиста.
А когда карета скорой помощи, на которой увозили погибшего Добронравова, выезжала из двора МХАТа, оказалось, что весь проезд заполнен публикой, никто из бывших на спектакле не ушел, люди молча расступались перед машиной, провожая великого артиста в последний путь.
И это желание до конца оставаться на сцене присуще не только ветеранам. Так, много лет спустя, не доиграв своих последних спектаклей, ушли из жизни и мои друзья — Андрей Миронов и Виталий Соломин.
А это моя любимая тетя Леля, Ольга Николаевна Андровская, в знаменитом спектакле «Соло для часов с боем», который с неизменным успехом шел на сцене филиала МХАТа.
Она играла, выходила на поклоны, разгримировывалась, и все это время у служебного входа ждала машина скорой помощи, на которой ее привозили в театр, а после спектакля увозили обратно в больницу, так как тяжелая и изнурительная болезнь требовала постоянного пребывания под наблюдением врачей.
Но там, в больнице, она умирала, а на сцене еще жила!
Летом 1950 года меня зачислили в труппу МХАТа. И, как все молодые актеры, я стал участником всех массовых и групповых сцен. А первую маленькую роль со словами сыграл на сцене филиала МХАТа.
Но вскоре, несмотря на высшее образование и занятия военным делом в студии, по прямому распоряжению Сталина всю молодежь призывного возраста забрали в армию.
К счастью, руководство Театра Красной армии, воспользовавшись этим указом, тут же объявило о создании команды, состоящей из военнослужащих, окончивших театральные учебные заведения. Попал в эту команду и я. Сперва, как положено, нас разместили в казарме, но поскольку в театре после спектакля мы разбирали декорации и возвращались очень поздно, невольно ломая принятый распорядок, было решено для иногородних предоставить места в расположенном неподалеку от театра общежитии, а москвичам ночевать дома. Но мне теперь приходилось вставать чуть свет, чтобы успевать к утреннему построению.