Когда я уходил к Пенроузу, Джейн все еще спала. Она лежала лицом вниз, из загноившегося следа от укола на внутренней стороне ее бедра вытекала желтоватая жидкость. Я тихонько открыл ящик туалетного столика и пересчитал использованные шприц-тюбики, жалея, что не разучился считать.
Джейн дышала спокойно — повзрослевшая Алиса из не включенной в ее собственную книгу главы. Стараясь не разбудить ее, я поцеловал ее приоткрытую нижнюю губу, на которой все еще был след помады другой женщины.
Я столкнулся с ней на площадке — она вытаскивала из спальни чемодан. Как и всегда, она быстро пришла в себя после дозы диаморфина. На ней были джинсы и белая жилетка, которые она перестала носить вскоре после нашего приезда в «Эдем-Олимпию». Но кожа у нее была бледная, с землистым оттенком, а лицо вообще казалось бесцветным. Она поранила левую руку о замок чемодана, но крови еще не заметила.
Она увидела, что я смотрю на нее от двери, сунулась в шкаф и вытащила оттуда тяжелый рюкзак.
— Пол? Помоги мне. Положи это на кровать.
— Хорошо. Объясни мне, что происходит.
— Ничего страшного. Через полчаса ты отсюда уезжаешь.
— Уезжаю? Почему?
— Мы оба уезжаем. Прощаемся с Эдемом. Я сказала в отделе кадров, чтобы выставили у ворот ангела с мечом пламенным{72}.
— Джейн… — Я перешагнул через гору непарных туфель, которые она вышвыривала из шкафа, взял ее под мышки и поставил на ноги, удивившись, какой она стала легонькой. — Успокойся. Скажи мне точно — когда мы уезжаем?
— Сейчас. Сегодня. Как только я соберусь.
— И куда мы едем?
Джейн пожала плечами, глядя на уложенные кое-как вещи в чемоданах.
— В Англию, Лондон, Париж — куда угодно, лишь бы прочь отсюда.
Я протянул руку к радиоприемнику, из которого вещал какой-то французский музыкальный критик, и выключил его.
— Почему? Ведь тебе же продлили контракт еще на шесть месяцев.
— Я возьму недельный отпуск по семейным обстоятельствам. И мы просто не вернемся.
— Профессору Кальману это не понравится. Это может повредить твоей карьере.
— Если я здесь останусь, на ней можно вообще ставить крест. Поверь мне, меньше всего они хотят, чтобы тут свихнулся еще один английский доктор.
— Джейн… — Я попытался взять ее за плечи, но она, словно делая танцевальное па, увернулась, оставив на полу след гигиенической пудры. — С тобой все в порядке?
— Абсолютно compos mentis[24].— Выставив вперед челюсть, она уставилась на себя в зеркало туалетного столика. — Нет, со мной не все в порядке. Да и с тобой тоже. Где наша карета для бегства? Не хочу добираться до Кале в маленьком «пежо».
— «Ягуар» у ворот. Объясни, почему ты хочешь уехать. Я что-то сделал не так?
— А ты разве что-то сделал? Ты меня поражаешь. — Джейн закатила глаза в притворной тревоге. Потом положила руки мне на грудь. — Дорогой мой муж, ты порядочный и добрый — более или менее — человек, и я хочу, чтобы ты таким и оставался. Я не знаю, где ты торчал всю ночь, и спрашивать не буду. Надеюсь, она хорошенькая и оценила тебя по достоинству. Но в одном я уверена: останься ты здесь еще ненадолго, и кончишь, как и все мы.
— Но почему сейчас, Джейн? Тебя что-то встревожило? Может, это происшествие в Фонде Кардена?
— Карден? Он не мой любимый портняжка. Ты говоришь об ограблении в Маримаре?
— Ты о нем слышала?
— Мы с Симоной все видели в новостях. Когда эта банда сматывалась оттуда, Ален как раз проезжал Теуль и пытался их остановить. Бедняга, он весь в синяках. Пришлось мне его немного подлатать. — Она потерла нагноившийся след укола у себя на бедре. — Ален сказал, что чуть позже видел тебя на вилле Гримальди.
— Там был мальчишник. Его устраивал Паскаль Цандер.
— Ужасный тип. Хорошо, что меня там не было. Он выдумывает себе симптомы якобы венерических болезней, чтобы у него был повод достать из штанов свою большую пушку. Ну и зрелище, я тебе доложу. Он у него постоянно торчком — отвратительно.
— Хорошая причина для отъезда. Значит, это не от меня ты хочешь сбежать?
— Я хочу сбежать от себя. — Она села на кровать, руки положила на свои маленькие груди, словно щупая нежные сосочки. — В этом доме слишком много зеркал, и мне не нравится то, что я в них вижу. За стенами клиники меня вообще словно бы нет. Я все время чувствую усталость, и меня преследуют какие-то дурацкие инфекции. Два последних месяца у меня болят гланды. Если бы ты попытался меня поцеловать, то я бы не позволила бы тебе засунуть язык мне в рот.