случиться?
-Всѐ равно не поймѐшь. Есть у нас ненормальная соседка, русского языка не
понимает...
-Русь?- внезапно дѐрнулась Среда.
-Представь себе,- я свободной рукой похлопал себя по груди.- Я русский, и зовут
меня Михаил. А там, на острове моя землячка, у которой крыша дала течь.
67
-Русь?- повторила Среда со странной интонацией, и мягко протянула:- Мисааль?
-Ну, если тебе так удобно, пусть будет Мисааль. Значит, ты знаешь или слышала
про Русь... Уже тѐпленько: летописные времена, это не античные. Хотя, если по правде,
какая собственно разница.
Среда произнесла длинное напевное предложение, в котором гласные были
растянуты, а согласные точно обкусаны. Отдалѐнно напоминает финскую речь, вернее,
прибалтийскую.
-Хорошо бы то же самое, но по-русски.
-Русь, - повторила Среда, вздохнув.
-Всѐ ясно, что ничего не ясно. Ладно, девонька, побрели домой, пока ещѐ видно
тропу.
Дома меня дожидались уже готовая баня и отменный ужин. Его аппетитные запахи
гуляли по двору. Вдохнул - и, что называется, едва слюнками не захлебнулся. Но Среда
потянула меня в баню.
Из истории мы знаем, что в старину наши предки рожали в основном в бане. В этом
был не только физиологический аспект: расслабленность женского организма, ребѐнок
выходил из чрева в аналогичную среду - температура, влажность,- что, естественно, не
травмировало его слабенькие мозги. Был, видимо, и некий духовный смысл: выход в
Большой Мир через баню, через омовение Водой. Своеобразное крещение предков,
которое христиане слямзили (не секрет, что вся религия, вся мифология христианства -
чистейший плагиат), и свели к убогому обряду макания в купель...
К чему это я? К тому, что на исходе последнего дня сентября в неведомом веке в
бане родилось Большое Чувство!
Я прожжѐнный в прошлом бабник, гинеколог-акушер и отчасти циник, искушѐнный в
сотнях способов, вариантов, поз, был сражен, убит, раздавлен и... возрождѐн. Такой
трепетной страсти, такой ласки и нежности... я просто не представлял, что они могут быть
такими... дивно-всепоглощающими...
Позднее понял: я окунулся и пропитался до самой последней клеточки тела
Чистейшим Первозданным Чувством. Таким же чистым, как вода в реках, как воздух, не
ведавшие "прелестей" техногенной цивилизации. Там, в моѐм времени, даже чистое
чувство, подлинная любовь несли в себе свою таблицу Менделеева - загрязнения на
генетическом и духовно-нравственном уровне. Здесь же сама Природа, Богиня богинь,
приняла роды и благословила нас.
Когда-то я думал - и был твѐрдо убеждѐн,- что испытал все вехи счастья. Здесь, в
бане, с грустинкой констатировал: то были слабые потуги, имитация, Настоящее
подлинное Счастье я вкусил сейчас...
Потом мыли мы друг друга, и души наши растворялись в нежности. И не
существовали в эти часы девочка 15 лет из неизвестного рода-племени, и, по сути, мужик
35 лет, славянского происхождения-были только Мужчина и Женщина. Дети Природы,
благословлѐнные ею на союз, на слияние.
Уже ближе к полуночи мы уничтожили ещѐ теплый ужин (спасибо Слонику!), затем
Среда, лаская любящим взглядом, втѐрла мазь в моѐ больное плечо.
И легли мы в одну постель.
И состыковались две половинки, и слиплись, и стало одно целое.
И было оно божественно прекрасным.
17. Опять супостатка
Мы проснулись с первыми лучами, и ещѐ долго с упоением любились.
Потом в четыре руки затопили Слоника, сделали завтрак. Балуясь, как дети, с
наслаждением кормили друг друга с рук, из губ в губы.
У меня - да и у Среды, думаю, тоже, - было ощущение, что теперь наши
дыхательные и кровеносные сосуды соединились в одну "магистраль", и если один
исчезнет, то второй, с грубо разорванной системой не выживет.
Подумав, тотчас сплюнул через плечо, и постучал по дереву.
68
-Чур, меня, - смеясь, произнесла Среда, и, копируя, тоже постучала по дереву.
Из еѐ ночного страстного лепета, я понял только, что Среда общалась с руссами и
перехватила несколько русских слов: они резко выделялись в еѐ напевной, в растяжку,
родной речи. Самым понятным было слово:
-Любый.
Не сговариваясь, интуитивно, мы общение превратили в приятные уроки по
изучению языков: что видели глаза, чего касались руки, на что ступали ноги, мы
называли каждый на своѐм языке, старательно повторяли. Поразительно: как дети,
схватывали на лету. Правда, не всегда правильно произносили слово, не соблюдали
ударения, поэтому со стороны, слушая нас, можно было обхохотаться.