Когда мы прошли четвёртую по счёту деревушку, и небо стало совсем светлым, Анъях неожиданно завертел головой, словно что-то высматривая. Наконец он разглядел между двумя заборами, отделяющими один сад от другого, узенькую тропинку, на нескольких деревьях вдоль которой были развешены цветные лоскутки – красные, синие, жёлтые, пурпурные… Некоторые лоскутки выглядели новенькими, некоторые – белёсыми, выгоревшими на солнце и потерявшими цвет.
- Пошли! – дёрнул меня Анъях за рукав. – Нам сюда.
- Куда? – удивился я. – Там что, постоялый двор? А это не опасно?
- В некотором роде там действительно постоялый двор… который уже не покинут постояльцы, – хихикнул Анъях, – и нет, это не опасно.
До меня, шибко умного, иносказание Анъяха дошло не сразу, и я спокойно повернул на узкую тропинку. А минуты через три высказался:
- Постой! Так мы что, на кладбище идём?
- А куда же? – хмыкнул мохнатик. – На постоялый двор у нас денег не хватит, да и подозрительные мы, в деревню – тоже опасно, крестьяне Жрецов боятся, как огня, в садах переночевать мы не сможем, остаётся только этот вариант. Да и искать нас здесь будут не сразу – успеем отдохнуть и удрать.
- Но там же покойники… – слабо посопротивлялся я, уже понимая, что мохнатик прав.
- И что? – искренне удивился Анъях. – Они себе лежат спокойно в своих могилках, никого не трогают. Тем более, днём.
Этой последней фразой он меня убил напрочь, и я дрожащим голосом поинтересовался:
- А что, ночью нападают?
Анъях звонко расхохотался:
- Да ты что, Сайм, с Ледяного Зуба упал? Это же покойники. Они умерли и лежат себе спокойно и днём, и ночью, пока не поднимет всех праведных Рог Справедливости и не отправит всех неправедных в непроглядную тьму без возврата Секира Вечности!
Опять какие-то местные заморочки. Однако я действительно начал уставать, расспрошу об этом мохнатика завтра. Только вот об одном ещё хотел спросить:
- Ладно, Ан, проехали. Кладбище, так кладбище. Только вот ты мне так и не сказал – кто такие Цветы Любви, и почему ты принял меня за одного из них?
Анъях нахмурился:
- Понимаешь, раз в три года Жрецы отправляются по всему Казашшану и забирают из крестьянских семей или семей ремесленников – в общем, у небогатых людей, приглянувшихся им мальчиков двенадцати-четырнадцати лет. А ещё некоторым помладше оставляют метки, говоря, что заберут позже. Таких мальчиков привозят в Храм, несколько лет обучают… искусству любви… а когда им исполняется шестнадцать лет – отдают на утеху богатым паломникам. Ну, и сами Жрецы с ними развлечься не промах.
- То есть их просто в шлюх превращают? – зло спросил я. – Я что, похож на шлюху?
- Нет, – извиняющимся тоном ответил мохнатик. – Просто ты был без одежды, вот я и подумал, что это кто-то из новеньких. Прости, если обидел тебя.
И Анъях умоляюще посмотрел мне в глаза, забежав вперёд. Вот как на него злиться? Тем более, что он-то в таком не виноват…
- Ладно, я не сержусь, ты и вправду мог перепутать, – кивнул я. – Только я не настолько хорош собой, чтобы сгодиться для такой роли.
- Зря ты так говоришь, – ответил повеселевший мохнатик. – Ты хорошо сложён, у тебя необычный цвет глаз, да и лицо симпатичное. Если бы тебя продавали на рынке рабов – точно купили бы для постельных утех. Многие богатые казашшанцы собирают в гаремы необычных юношей. Вот и моих соотечественников…
Мохнатик повесил голову и всхлипнул. А до меня стало медленно доходить…
- Так тебя в Храм отправили именно за такой наукой?
- Ну да, – кивнул Анъях, – но я наловчился убегать и прятаться. Меня ловили и пороли, но когда я чувствовал себя лучше – я прятался снова. Мне Цветы Любви помогали и не выдали ни разу. Они хорошие ребята… просто несчастные все.
- Да уж, – вырвалось у меня, и невольно стало дико жаль этих бедных парнишек, которых так жестоко отрывали от родных, – вот бедняги.
- Конечно, – серьёзно кивнул Анъях. – Из Храма Цветы Любви могут выйти только в двух случаях. Либо в гарем богатого паломника, либо на кладбище. Всё.
- А их семьи?
- Семьи отрекаются от мальчиков сразу же, как их забирают в Храм. А в Храме… понимаешь, им такое специальное зелье дают, чтобы долго могли с мужчинами… ну сам понимаешь… а ещё, чтобы послушными были и удовольствие получали от всего… А это зелье делает их бесплодными, и умирают они рано. Лет в двадцать, иногда чуть больше.
- Ужас какой! – охнул я. – Но это же просто зверство какое-то! И как же милосердные Боги это допускают?