На третий день я вполне уже освоил нехитрые мизансцены, слова своей роли знал назубок, и Мехец заявил, что пьесу необходимо начать обкатывать. Дескать, завтра мы остановимся на ночлег не в лесу, а в большом торговом селе, там и состоится премьера. Меня это повергло в состояние лёгкого шока, но все остальные по-доброму объяснили, что чем дальше от больших городов, тем невзыскательнее публика, а недостатки игры и самой пьесы лучше выяснить, так сказать, в процессе, и я вынужден был согласиться. На четвёртый день я наблюдал, как Нанэри и Литти, взяв в помощь Анъяха, приводят в порядок костюмы. Нет, костюмы были чистые – а волшебные мешочки на что? – но необходимо было посмотреть все бантики-кружева-пуговицы, а также подогнать всё под конкретного актёра, если была такая необходимость. Меня к этому процессу не допускали категорически, резонно опасаясь за сохранность костюмов, ибо к чему-чему, а к шитью у меня не было ровно никаких талантов. Так что мне досталось править кэпсами и повторять реплики из своей роли. Дело у парней спорилось, и уже к обеду, когда мы въехали в большое село с весьма своеобразным названием Забежский Пукальник, костюмы были полностью готовы. Мехец, который явно был знаком с этой местностью, уверенно показал нам, где находится постоялый двор, куда мы и направили наши фургоны.
И тут я понял, как тяжело бремя славы. Местный народ сбегался поглазеть на нас, бросая все дела, и обсуждал всё, что видел, не особо стесняясь, слышим мы или нет. За те десять минут, которые мы медленно двигались по селу, я услышал много комплиментов всем нам вообще и мне в частности. Народу явно нравилась и моя причёска, и цвет волос, и телосложение, а уж высказанных открытым текстом и не особо тихо желаний «разложить», «вдуть» и «поиметь» в собственный адрес я наслушался выше крыши. Но, поскольку Нанэри с Литти никак на это не реагировали, дежурно улыбаясь и приглашая всех на вечернее представление, мне оставалось только скрипеть зубами и улыбаться, как и они. Анъях же, возможно, поступил умнее нас всех, вместе взятых, моментально изобразив на лице непроходимый наив, к тому же выглядел мохнатик ещё совсем по-детски, несмотря на все свои тряпки и косметику, и даже у закоренелых похабников язык не поворачивался сказать что-нибудь этакое в его адрес.
Постоялым двором владел старый знакомый Мехеца и Туктука, которого они именовали дядюшка Фигвам. Услышав это имя в первый раз, я еле сдержался, чтоб не заржать. Хорошо, что сдержался, ибо это было не прозвище, а именно имя, и почтенный трактирщик мог и подальше нас послать после этого. А так он выглядел, как вполне классический трактирщик – невысокий, лысый, пузатый, в белом фартуке и жёлтой бандане, лихо повязанной на лысине. С трактирщиком Мехец сторговался быстро, тот выделил нам стоящий за трактиром здоровенный сарай, где имелись скамейки, поскольку селяне тут собирались для обсуждения каких-то местных нужд, и возвышение, которое при небольшой доработке могло сойти за сцену. В помощь нам дядюшка Фигвам выделил троих своих родичей – сына и двух племянников, которые не упускали случая кого-нибудь из нас зажать в углу и полапать, но работали, тем не менее, быстро и качественно. Так что почти полноценную сцену соорудили и пёстрые кулисы повесили в самые короткие сроки. А роль освещения в сарае играли большие белые шары, внутрь которых был засыпан какой-то порошок. На сей раз никакой магии – сплошная химия. Шар нужно было хорошенько встряхнуть и капнуть в дырочку сверху несколько капель самой обычной воды. Порошочек начинал светиться ярким белым светом и светился несколько часов напролёт. Как я понял, это был какой-то местный минерал, который для этой цели добывали в больших количествах, размалывали и пускали в продажу. Если учесть, что каждый такой шар мог служить несколько лет, то стоили они относительно недорого.
В общем, все проблемы с подготовкой сцены к вечернему представлению были решены, кулисы и задник, точнее, несколько задников, они периодически должны были подниматься и опускаться, поскольку действие происходило в разных местах, повешены, костюмы приготовлены, и Мехец заявил, что нам всем стоит хорошенько подкрепиться. И мы отправились в трактир, где, к счастью, было не так много посетителей.
Дядюшка Фигвам наложил нам полный стол самой разнообразной снеди, и мы наелись от души, но всё уничтожить так и не смогли. Остатки трактирщик велел прислуге завернуть нам с собой, и мы уже совсем было собрались покинуть трактир, когда дверь отворилась, и вошли несколько молодых людей, одетых очень богато, хотя и не слишком изысканно. На мой взгляд, слишком много золота, дорогих кружев, перстни на каждом пальце, ожерелья-воротники и прочие изыски местной моды превращали этих провинциальных щёголей в неумело украшенные новогодние ёлки. К тому же они разговаривали чересчур громко, вели себя чересчур нахально и слишком явно показывали, что они здесь – соль земли, а все прочие – грязь под ногами. Я эту породу богатеньких ублюдков неплохо изучил ещё в своём мире и ненавидел от всей души. Нашим эта компания тоже не слишком понравилась, и Мехец выразительно шевельнул бровями нам четверым – мол, убирайтесь, пока не поздно. Мы этот намёк поняли и быстренько проскользнули во входную дверь, но оказалось, что ещё двое из этой компании просто замешкались на входе. Именно к ним и угодил в лапы Анъях. Один из входивших быстренько ухватил за плечо пытавшегося проскользнуть мимо мохнатика и радостно заметил: