Сегодня дует ветер, треплет поля шляпы, и мерин мотает головой — грива шлёпает по его пятнистой шее. Солнце греет загорелые руки. Ровная граница — там, где заканчивается голубая футболка и начинается обожжённая кожа. По обе стороны от нас тянутся горы — синие, со снежными вершинами, и темнеют, когда над ними проплывают облака.
Мы держим спокойный темп, несмотря на то, что отец, наверное, уже вышагивает в конюшне, ожидая. Для Харрисона Роулинса всё всегда делается слишком медленно и недостаточно хорошо. Животы моих кобыл впереди уже округлились, мы идём осторожно — им рожать через пару месяцев. Ранчо понадобится новая кровь через несколько лет.
Чарли залаял и бросился за кроликом — инстинкты его потрёпанного терьера сработали.
Я сдвигаю на нос солнцезащитные очки, наблюдая, как он мечется по траве. Белый, с рыжими пятнами, пушистый пёс то появляется, то исчезает. Я усмехаюсь, наслаждаясь тишиной и покоем на пути домой. Я знаю, что как только спрыгну с лошади, старик тут же погонит меня к жеребятам.
А ведь я и правда люблю этот этап — когда только начинаешь работать с жеребцами и кобылицами, с их характером, с их упрямством. Но терпеть не могу следовать правилам отца. И всё же, как послушный сын — единственный из четырёх, кто остался и по-настоящему вложился в ранчо — я это делаю.
Немногие осмеливаются перечить Па. У него всё либо по его, либо катись отсюда. А в середине ничего — ведь это чёртова глушь в самом центре Монтаны. Мои трое младших братьев нашли способ улизнуть от вечных нравоучений и требований старика. Один пошёл в армию. Второй остался на ранчо, но как будто специально стал максимально скучным, лишь бы его не трогали. Третий уехал в Нью-Йорк и получил диплом по кадрам. По мнению Гарри, продал душу дьяволу. Хватка у моих братьев есть, этого у них не отнять.
Мы огибаем последний холм и начинаем спуск к дому. Дом, который построил отец, раскинулся во дворе — большие окна, веранда по периметру, многоскатная крыша и две трубы. Чарли занимает своё привычное место рядом с лошадью — он знает распорядок на зубок.
Вокруг дома загоны для рабочих лошадей. Позади стоят два больших красных сарая, по территории разбросаны старые дубы. Южный дуб, любимое место мамы, укрывает длинный деревянный стол — там проходят воскресные обеды и прочие семейные сборы.
На подъездной дорожке всё ещё стоит шикарный грузовик Рида. Видимо, ночь была бурной. Рид Роулинс, самый младший из нас четверых, единственный брат, который всё ещё живёт с нами, хоть интерес к жизни на ранчо у него почти угас.
Когда мы подъезжаем к загону, где кобылы будут стоять ближайшие месяцы, я вхожу за ними последним, пока не убеждаюсь, что все внутри. Разворачиваю мерина боком и закрываю за ними ворота. Чарли проскальзывает под нижней перекладиной и обходит табун, будто проверяя товар.
Я свищу, и он несётся обратно. Я подталкиваю мерина в лёгкий галоп по длинной, огороженной аллее между загоном и сараем и откидываюсь в седле. Ровный, лёгкий галоп мерина напоминает, почему я делаю это каждый день. Гармония между человеком и животным — моя любимая часть всей этой работы.
Когда мы замедляемся, Па уже ждёт, облокотившись на верхнюю перекладину забора. Чарли проносится мимо старика и отпрыгивает в сторону, когда тот тянется его погладить. Чарли никогда не любил никого, кроме меня. Рид шутит, мол, у собаки аллергия на Гарри, а ещё говорит, что у Чарли отличный нюх на характер. Может, он и прав — Гарри Роулинс человек суровый. С ним тяжело и работать, и жить. Ожидания у него — выше крыши.
— Твоей паршивой собаке, что, с людьми плохо? — хрипло бросает Па.
— Он разборчивый. Не воспринимай на свой счёт.
— С кобылами всё нормально?
— Нет, всё спокойно. Выглядят готовыми к родам в ноябре.
— Хорошо. Следи за ними. Не хочу потерять ни одну, когда похолодает. Ты готов к этому жеребцу? Я ведь не молодею, сынок.
Он кивает на жеребёнка в загоне, на который облокотился. Тот ходит по кругу, обнюхивает землю, переходит на рысь, скачет, как сорванец.
— Конечно. Дай только мерина выпустить.
— Побыстрее. Ларри уже ждёт — хочет посмотреть, как себя покажет этот нахал.
— Есть, сэр.
Я веду мерина в сарай и снимаю с него седло. Меняю уздечку на недоуздок и отвожу его к бетонной площадке сбоку от сарая, чтобы обдать из шланга. Отстёгиваю повод и выпускаю в его загон. Он уходит пастись, довольный, а я возвращаюсь к круглому загону. Па уже стоит в центре с жеребёнком, привязав его к длинному поводку. Я перелезаю через ограду и подхожу к ним.