— Адди?
Ответа нет.
Я прохожу на кухню и в гостиную. Никого.
— Аделин! — зову я.
Что-то шевелится наверху. Я бросаюсь к лестнице и поднимаюсь по ступеням, перепрыгивая через одну. Заворачиваю у перил и бегу к её комнате. Она стоит, держась за дверной косяк. Шатаясь. Лицо слишком бледное. Волосы растрёпаны. Пижама в пятнах.
Черт, девочка моя.
— Хадди? — произносит она. Глаза мутные, взгляд блуждает.
— Да, красавица, я здесь.
Я прикасаюсь рукой к её лбу. Она горит. Когда я подхватываю её на руки, она вскрикивает. Черт, наверное, у неё грипп — ломит всё тело. Я осторожно укладываю её обратно в кровать.
— Адди, где у тебя термометр?
Она указывает на пол. Внизу.
— Сейчас вернусь, хорошо?
— Хорошо... — шепчет она.
Похоже, она сегодня не была на работе. Может, и вчера тоже. Господи, да почему же она мне не сказала, что заболела? Одна, больная, без никого рядом. Я мчусь вниз по лестнице и перерываю кухонные шкафчики, пока не нахожу её жаропонижающее и термометр. Беру стакан воды.
Я открываю все ящики, пока не нахожу поднос, и возвращаюсь наверх. Она дрожит, тянется за ещё одним одеялом. Я осторожно беру одеяло у неё из рук. Она тихо всхлипывает.
— У тебя жар. Тебе нужно лекарство, а не куча одеял.
Ставлю поднос рядом с кроватью и сажусь на край.
— Сможешь приподняться, милая?
Она стонет, и я аккуратно приподнимаю её, прижимая к себе и поправляя подушки.
— От тебя хорошо пахнет, — сипит она.
Я усмехаюсь. От меня пахнет лошадью и потом.
— Это ты с температурой говоришь.
— Нет, ты всегда так пахнешь. Я люблю это.
Я укладываю её обратно, чуть приподняв подушки, и измеряю температуру.
Сорок по Цельсию.
Блядь.
Я снимаю с неё ещё один слой, и она протестует, хватаясь за ткань дрожащими руками. По коже пробегает мурашками. Я выкладываю таблетки на ладонь и протягиваю ей. Она сжимает их тонкими, дрожащими пальцами и отправляет в рот. Я подношу стакан к её губам. Она делает несколько глотков, чтобы запить, а потом качает головой. Похоже, обезвожена. Я встаю и задвигаю шторы, чтобы не лез свет с улицы. Ей нужно отдохнуть.
— Хадди, не уходи...
— Никогда, Адди.
Я сажусь обратно рядом с ней, и она закрывает глаза. Я достаю телефон и пишу маме. Она наверняка переживает. Мама отвечает через секунду синим сердцем. Рука Адди обхватывает мой запястье.
— Побудь со мной, пожалуйста.
— Тебе что-нибудь поесть принести?
Она качает головой.
Я снимаю ботинки и перехожу на другую сторону кровати. Через секунду после того, как я ложусь, она перекатывается ко мне и прижимается к груди.
— Мне так холодно...
Я обнимаю её и прижимаюсь губами к её волосам.
— Закрой глаза, Адди. Я буду здесь, когда ты их откроешь.
Её ладонь лежит у меня на шее. Через двадцать минут дыхание выравнивается. Я снова трогаю её лоб. Жар почти спал. Я укрываю её одним одеялом. Нет места, где бы я хотел быть больше, чем здесь. Но когда я закрываю глаза, перед ними снова и снова встаёт её тело, зажатое под лошадью. Я крепче прижимаю её к себе.
Эта драгоценная женщина, перевернувшая мой зачерствевший мир с ног на голову.
Я без понятия, где в этой кухне что лежит, но я приготовлю ей завтрак, даже если мне на это уйдет весь, блядь, день. Пока я нашёл только яйца и хлеб. Срезаю корки и вырезаю фигурку — как мама делала для нас с братьями, когда мы были маленькими. Только вместо звезды, как у мамы, я вырезал цветок — для Адди. Да, немного банально, но, может, это заставит её улыбнуться. А я с радостью променяю банальность, или что угодно, на её улыбку.
Масло шипит, когда я бросаю его в раскалённую сковородку и размазываю по дну, прежде чем выложить два ломтика хлеба. Разбиваю яйцо и выливаю в вырезанную форму. Оно с хлопком падает в пустоту, заполняя её. Второе яйцо — туда же. Жду немного, потом переворачиваю. Ставлю вариться кофе.
Хотя, с другой стороны, сок был бы лучше. К чёрту, возьму и то, и другое. Выключаю плиту, достаю из шкафчика тарелку, выкладываю тосты. Собираю тарелку, стакан, кружку на поднос и поднимаюсь наверх. Она спит на боку, когда я сажусь на край кровати, ставлю поднос на одеяло.
Прикасаюсь тыльной стороной ладони к её лбу. Температура не поднялась. Надеюсь, жар прошёл. Она медленно открывает глаза, её карие глаза встречаются с моими. На губах появляется слабая улыбка.
— Привет, Хадди.
Из меня словно воздух вышибло. Такое чувство, что я впервые вижу её с той самой минуты, как увидел падение на экране у мамы. Эмоции душат, я не могу выдавить ни слова. Прокашлявшись, говорю: