Она кивает, оглядывая стадо.
— Как думаешь, как там кобылы дома?
— Ма за ними приглядывает.
— Надеюсь, мы вернёмся вовремя.
— Вернёмся. Мы каждый год успеваем.
— У вас тут всё на таком уровне, будто ранчо — это искусство. — Её улыбка расплывается, мягкая и тёплая.
— Было бы странно, если бы до сих пор не научились, Адди.
Она поправляет поводья.
— У тебя тут такая жизнь, Хадсон... — Голос тихий, с оттенком тоски. В груди что-то сжимается. И на долю секунды я позволяю себе представить, какой была бы эта жизнь вместе с ней. Вся целиком — ранчо, лошади, поля, дом... дети.
Воздух застревает в горле.
— Продвигаемся дальше? — Она выводит меня из оцепенения.
Я сглатываю.
— Ага.
Сжимаю ногами Рокета, и он переходит на рысь, догоняя стадо. Нед и Мик уже обошли его с флангов, и мы начинаем подниматься на восток, вверх, к ложбине. Едем под заснеженными ветками, пригибаясь, лавируя между деревьев, пока не собираем всех животных, включая тех двадцать, что нашли в первый день.
Я выхожу вперёд, веду стадо, Мик и Нед — по бокам. Адди замыкает. Её милое «но, но» за сутки превратилось в деловой и уверенный тон. Сейчас она не уступает ни Неду, ни Мику. Быстро учится, моя девочка.
Солнце садится за склон горы позади нас, и мы выезжаем в ложбину. Рокет и я двигаемся вдоль переднего края стада рысью, не давая скоту понестись вперёд. Последнее, что нам нужно, — это чтобы эта толпа спугнула основную массу.
Я не собираюсь нестись галопом вниз по ледяному склону за дикой толпой быков. Даже при дневном свете — это безумие. А на измотанных лошадях и в сумерках... Это уже просто грёбаное самоубийство.
— Тпру, — я поднимаю руку и замедляю стадо, когда мы подходим к основному табуну.
Как и ожидалось, чуть больше двухсот голов бродят тут, щипля траву, до которой добраться гораздо легче — снега почти нет. Летом тут потрясающе красиво. А сейчас — долгожданная передышка после нескольких дней льда, снега и подъёма в гору. Рокет расслабляется, когда стадо смешивается и успокаивается. Я пускаю его рысью обратно к Адди. Она бросает мне широкую улыбку, оглядываясь во все стороны. Её глаза светятся от восхищения.
— Хадди, это нечто. И вид... — голос у неё лёгкий, хрипловатый. Изо рта при каждом слове вырываются клубы пара. Она смотрит поверх деревьев, а за ними простираются горы, уходящие в самую высь. Будто мы попали в другой мир.
— Это одно из моих любимых мест. Сегодня тут и заночуем, а утром — вниз с горы.
— Я проверю лошадей. Убедиться, что все в порядке.
— Как скажешь, док.
Я еду рядом с ней в сторону небольшой поляны. Мик и Нед уже там, ведут своих лошадей, чтобы остыли. Я скидываю ногу через седло, спрыгиваю с Рокета и передаю поводья Неду, чтобы помочь Адди с Мирой и Сержантом. Мира тычется мне в плечо носом, когда я веду её к остальным, и Мик берёт у меня повод, при этом тихо что-то ей бормочет. Ну хоть с лошадьми он разговаривает.
Когда я оборачиваюсь, ловлю на лице Адди гримасу боли, когда она двигается в седле.
— Как бедра, держатся?
Не отвечая, она тянется к пояснице, упирается в неё руками и закрывает глаза. Потом подаётся вперёд, скидывает ногу со стремени. Слезает как-то неловко, будто движение даётся ей тяжело.
Блядь.
Она тихо стонет, и, когда её ноги касаются земли, приглушённо всхлипывает, на мгновение сжимая рукой левый бок.
— Адди?
— Всё нормально. Долгий день.
— Только скажи, если тебе больно, хорошо?
— Мне не больно. Просто немного тянет. Не начинай.
Она уходит, направляясь туда, где Нед уже разворачивает палатки, а Мик занимается лошадьми. Но у меня внутри всё опускается. Мы слишком перегрузили её. И она заплатит за это — за упрямство Гарри. Последняя часть перегона — самая тяжёлая.
Через час, после обхода стада, я возвращаюсь к лагерю. Нед развёл мощный костёр, рагу в котелке булькает. А Адди... разговаривает с Миком.
Вот дерьмо.
— Значит, ты служил на флоте? Круто.
— Это были длинные пять лет, вот что это было, Адди.
Адди? Есть ли вообще кто-нибудь, кого эта женщина не может очаровать? Я сдерживаю смешок и стараюсь сохранять спокойное лицо, садясь рядом с ней.
— Мик.
— А чего ты не говорил, что Адди была конкуристкой? — спрашивает Нед.
Адди замолкает, взгляд опускается в огонь.
— Это не моя история, Нед. К тому же, я почти уверен, ты сам мог бы нас развлекать своими байками, без того, чтобы Адди выкладывала свою жизнь.
— Ну, это правда.
— Они спросили, почему у меня бедра болят, — невпопад говорит Адди.