Открываю пассажирскую дверь и опираюсь на неё плечом. Она подходит, и я беру сумку из её рук. Мамина школа, как говорится — засела в подкорке, даже когда я не хочу ей следовать. Кладу сумку на заднее сиденье. Она, проходя мимо, задевает меня плечом, садится в машину, и в воздухе остаётся аромат яблок и пряностей. Я прочищаю горло, закрываю дверь и, обходя пикап сзади, считаю до десяти и делаю четыре глубоких вдоха.
Запрыгиваю в кабину и завожу мотор. Адди осматривается, взгляд скользит по загонам. Когда её глаза находят Сильвер, на губах появляется лёгкая улыбка. Я крепче сжимаю руль и включаю передачу.
— Ты новенькая в клинике, я так понимаю?
— Ага, приехала вчера. Вы — мои первые.
И вот снова эта улыбка. Я быстро перевожу взгляд на дорогу. Едем к кобылам.
— Здесь так красиво, — говорит она, повернувшись к окну. Волосы скользят по плечам, талия тонкая, джинсы сидят низко. Одна рука на бедре, вторая — на опущенном стекле.
— Угу.
Она смеётся и снова смотрит на меня.
— Боже, тебе повезло жить в таком месте.
Я молчу, и она поворачивается обратно к дороге. Впереди — закрытые ворота.
— Я открою, — предлагает она.
Я киваю, сбавляю скорость. Она открывает дверь и выходит. Идёт к воротам, а я… я глазею. Джинсы обтягивают её фигуру, рубашка на пуговицах едва прикрывает ремень. Не могу оторвать глаз. Отлично, Хадсон, пялься на ветеринара. Умно. Наверное, именно этого ей и не хватает. Но с ней — что-то другое. Я будто не могу отвести от неё взгляд.
Адди открывает ворота, не оглядываясь. Весь фокус — на двенадцати кобылах, пасущихся на поле. Я проезжаю, она закрывает за мной, и я глушу двигатель. Поправив шляпу, глубоко вдыхаю и выхожу, обхожу машину и достаю её сумку. Она встречает меня, забирает её.
— Спасибо.
Я только киваю — не уверен, что сейчас способен что-то внятное сказать.
— Я собираюсь завести для каждой кобылы отдельную карточку. Так не будет путаницы. Не хочу ничего упустить.
— Хорошо.
Ни один ветеринар до неё этим не заморачивался. Да и вообще, никто из них не светился от радости, встречаясь с моими лошадьми. Никто не называл их «мамочками». Я прислоняюсь к кузову, а она хмурится.
— Ты не хочешь быть рядом, пока я их осматриваю?
Серьёзно? Конечно, хочу. Но большинство ветеринаров, особенно мужиков, как-то напрягаются, когда хозяева слишком трепетны к животным. А для меня они не просто животные. Это моё наследие. Вся моя жизнь. Мои девочки.
Я отталкиваюсь от пикапа и иду рядом с ней к первой кобыле. Вэнити поднимает голову и тихо ржёт, когда мы подходим.
— Привет, мамочка. Как ты сегодня? — Адди протягивает руку.
Вэнити продолжает жевать, но опускает морду, обнюхивает ладонь и снова берётся за траву. Эта женщина явно умеет обращаться с лошадьми. По её голосу, по тому, как мягко она касается Вэнити, видно, что она любит их так же сильно, как и я.
Она методично осматривает кобылу: слушает, ощупывает, делает внутренний осмотр. Снимает длинную перчатку и бросает её в мусорный мешок, достаёт папку, быстро делает записи. Потом убирает всё и поправляет непослушный локон за ухо.
— Кто следующая?
— Уимзи. Давно этим занимаешься?
Я иду вперёд, она идёт рядом.
— Только закончила интернатуру в Нью-Йоркской клинике для лошадей. Но с лошадьми я с самого детства.
Улыбка появляется, но в ней что-то… неискреннее. Что это? Интернатура? Или та часть про лошадей и детство? Видно же, что она их любит. Значит, что-то было не так в прошлом. Что-то, что до сих пор болит.
— Слышал о той клинике. Должно быть, впечатляющий опыт.
— Можно и так сказать.
Мы подходим к Уимзи, и Адди снова с ней говорит, двигается спокойно, без спешки. Словно они давние подруги. К ней невозможно не проникнуться. А когда её карие глаза снова встречаются с моими после того, как она закончила осмотр, сделала записи и убрала всё в сумку, мне приходится поёрзать и поправить джинсы.
Я быстро мямлю что-то вроде извинения и направляюсь к пикапу. Она идёт следом, осматриваясь, глаза горят от счастья и восторга. А я — всеми силами стараюсь думать о чём угодно, только не о её покачивающихся бёдрах, изгибе талии, мягких кудрях и выразительных глазах.
Конский навоз.
Падение с жеребёнка прямо на ограду.
Налоги…
Ничего не помогает.
Блядь.
Она открывает дверь и садится на сиденье. Сумка уже, должно быть, в кузове. Я оглядываюсь — точно, лежит там.
— Я сама её закинула, всё нормально, — говорит она, отбрасывая волосы с шеи.
Я с усилием отвожу взгляд к закрытым воротам позади нас. Завожу пикап и разворачиваюсь. Она тянется, чтобы выйти открыть ворота.