4
С каждым днем холодало, выпал снег. Многие овощи вымерзли, и крестьянам снова нечего было менять на рис. Торговля с городом надолго прекратилась. Наступил голод. Кто-то случайно обнаружил, что корни тутового дерева по вкусу напоминают батат, и все принялись откапывать тутовник. Сы ненавидела тутовые деревья, они были ее врагами – из-за них семья разорилась, когда выкармливала шелкопрядов, а земля, на которой эти деревья росли, попала в лапы кредиторов. Но когда-то Сы верила, что шелкопряды принесут им счастье. Друг за Другом уходили в город девушки и парни: А-до, Лу Фу-цин, Ли Тигр, схватившийся в прошлом году с живодером Чжаном, – ушли неожиданно, неизвестно куда. Но их судьба односельчан не тревожила. Одна была у всех печаль – все чаще исчезали кладбищенские сосны богача Чжана. Даже снег не остановил любопытных, они хотели посмотреть, сколько деревьев еще осталось. «Пророчества» Хуана облетели всю деревню, и многие им верили. Соломенные божки были буквально увешаны бумажными полосками с указанием года и дня рождения. Значился тут и Сяо-бао, Сы из кожи вон лезла, чтобы скопить еще пятьсот монет – ведь надо было спасать и мужа. Среди женщин одна Лю-бао не очень-то верила болтовне Хуана и не украсила божков Даоса заветной бумажкой. Кстати, в деревне ее не было. Одни говорили, будто она уехала в Шанхай и там устроилась на завод, другие уверяли, что она в соседнем городке.
Приближался дунчжи,[9] когда по деревне поползли слухи, будто истинный император уже появился в местечке Цицзябан, совсем рядом. Чжао А-да на рисовом току рассказывал, что видел императора собственными глазами.
– Годков ему от силы одиннадцать – двенадцать. Ростом с нашего Сяо-бао, ну, может, чуть повыше. Сопли тоже за версту видно.
Кто-то громко засмеялся. Чжао А-да побагровел.
– Не веришь? Сам пойди погляди! Думаешь, не появился? Нет, появился! Погоди-ка, дай вспомню, как это было. Так вот, нынешним летом мальчик, истинный император то есть, тяжело заболел; три дня и три ночи без памяти был. А как очнулся, оказалось – он волшебное слово знает. Толком ничего не известно. Говорят, в середине восьмого месяца пошел он с людьми батат выкапывать. Лежит поперек борозды камень. Здоровенный такой! А мальчик возьми да и скажи камню: «Откатись!» Камень и вправду откатился. Вот, значит, какое оно было, «волшебное слово»!
Односельчане во все глаза глядели на Чжао А-да, потом невольно перевели взгляд на худенького Сяо-бао, прятавшегося за материнскую спину.
– Вообще-то давно ему пора явиться, истинному императору, – сказал кто-то тихо, будто выдохнул.
– А еще что-нибудь говорил мальчик «золотые уста»? – допытывался А-сы.
Чжао А-да выпучил глаза, открыл было рот, но не прибавил ни слова – лгать он не умел.
– В каждой деревне толкуют, будто это у них появился император, – взволнованно сообщил он. – Годов ему одиннадцать – двенадцать, а сопли точь-в-точь, как у Сяо-бао.
– Ай! Всего двенадцать? – воскликнула Сы данян. – Да пока он сядет на трон, мои кости давно в земле сгниют. – Сы зябко поежилась.
Хэ-хуа, конечно, не упустила случая с ней сцепиться.
– Вот еще! Это только кажется, что долго. А время быстро бежит! Помогут ему духи звезд,[10] которые военным да гражданским чинам покровительствуют, так он и в двенадцать лет императором станет. А покуда твои кости в земле сгниют, до тех пор никого в живых не останется.
– Может, и ты волшебное слово знаешь, бесстыжая! – огрызнулась Сы, хотя слова Хэ-хуа пришлись ей по душе; уж очень ей хотелось, чтобы император поскорее появился. Но уступать этой твари, да еще при народе!