Устроившись с помощью бухгалтера Любомирова в заводской конторе, Елистратов, не задерживаясь, поехал обратно в город разыскивать доктора Любашова.
Любашов жил недалеко от театра, который Елистратов, поднявшись от вокзала, узнал сразу.
Фонари на улицах не горели, но полковник быстро нашел нужный дом, прятавшийся за деревянным забором. Елистратов щелкнул зажигалкой. На калитке медная позеленевшая от времени дощечка с выгравированной надписью: «Врач Н. А. Любашов. Внутренние болезни». Рядом — кнопка звонка.
Калитку открыл сам Любашов.
— Мы вас ждем.
В кабинете Елистратов познакомился со Стоговым и Валюженичем, начальником артиллерийской бригады.
Если первого, несмотря на защитный френч и синие галифе, каждое суетливое движение выдавало как сугубо штатского человека, то во втором, даже если бы и не было на нем военной формы, по безукоризненной выправке, по энергичному сдержанному рукопожатию, по тому, как сидит — прямо, не касаясь спинки стула, — сразу угадывался кадровый офицер.
— Теперь нас полный квартет. — Любашов потер пухлые руки, словно вытирая их после умывания. — Можно приступить к делу. Начнем пулечку! — Он хихикнул. — С разбойником!
Елистратов сразу заговорил тоном человека, привыкшего командовать другими:
— Из Екатеринбурга получено письмо, подписанное, как и предыдущие, Дядюшкой. Нам настоятельно рекомендуют узнать, собираются ли большевики эвакуировать казенный завод. Если да, — приложить максимум усилий и помешать этому. Господа, необходимо договориться, что следует предпринять каждому из нас в этом направлении.
3
С первых дней наступления Гайды 29-я дивизия приняла на себя основной удар белых. Особенно тяжело приходилось Камышловскому полку. Полк, с боями, медленно, отходил вдоль горнозаводской железной дороги, теряя людей не только в боях, но и от лютых морозов.
Под станцией Выя тяжело ранили любимого командира полка Швельниса, и командование принял на себя начальник штаба бывший штабс-капитан царской армии Лохвицкий.
Наконец полк дошел до станции Азиатской, где, по расчетам Лохвицкого, должен был находиться штаб дивизии. Лохвицкий, не спавший все эти дни и державшийся на ногах огромным усилием воли, был уверен, что в Азиатской отведет потрепанный полк на отдых, в тыл. Но штаба дивизии в Азиатской не оказалось. Он выехал в сторону Чусовской.
Комендант станции вручил Лохвицкому ожидавшую его со вчерашнего вечера телефонограмму, подписанную начальником политотдела Мулиным. Мулин приказывал Камышловскому полку задержать белых, прикрыв отход остальных частей.
Соединившись по телефону со штабом дивизии, Лохвицкий долго объяснял Мулину, что люди обморожены, что в исправности только четыре орудия, что нужны подкрепления.
— Валентин Михайлович! Поймите… Это свыше человеческих возможностей… Что? Как вы сказали?..
Но ответа начальника политотдела Лохвицкий не услыхал. Связь с дивизией прервалась.
Совещание с комиссаром полка горновым Верх-Исетского завода Слаутиным длилось недолго. Комиссар считал: приказ надо выполнить.
Полк на три четверти был укомплектован екатеринбургскими рабочими, и комиссар не сомневался в их боевом духе. Оставляя родной город, каждый поклялся перед кумачовым знаменем: пока не вернется обратно — винтовку из рук не выпустит! И слово камышловцы держали свято. Даже сраженные насмерть сжимали винтовку окоченевшими пальцами.
Изучив прилегающую к станции гористую местность, Лохвицкий так распределил позиции между батальонами, чтобы встретить белых кинжальным огнем. Он понимал: измотанный в непрерывных боях, полк долго не продержится.
— Эх! Один бы свежий батальон! — с тоской думал Лохвицкий.
Но увы! Резерва ждать было неоткуда.
Вдали ухнули взрывы. Это подорвали мост, чтобы помешать белому бронепоезду подойти к станции. Вскоре на правом фланге застрочил пулемет. Потом второй. Третий… Перестрелка усиливалась. Белые пустили в ход артиллерию. Бой нарастал по всей линии камышловцев. Но орудия красных молчали. Снарядов мало, и Лохвицкий берег их для решающих минут.
Колчаковцы, уверенные, что полк полностью деморализован и неспособен к серьезному сопротивлению, попытались с ходу прорваться к станции, но, встретив меткий огонь, откатились.
Наступило затишье. Изредка раздавались одиночные выстрелы. Лохвицкого более всего страшило, что Редигер нащупает уязвимое место обороны — на стыке батальонов.