В кабинет вошел литейщик Алеша Баранов — такой широкий в плечах и такого большого роста, что кабинет стал сразу тесным. В детские годы они вместе с Сергеем купались, ездили тихонько от взрослых на лодке, гоняли голубей, мастерили хвостатых воздушных змеев. Поступив в гимназию, Сергей не прерывал с ним дружбы, он терпеливо учил Алешу грамоте, а позже арифметике.
Они сразу узнали друг друга. Сергей встал и, улыбаясь, шагнул навстречу Баранову. Но тот будто не заметил этого движения.
— Товарищ Соловов, — сказал он, обращаясь к Вадиму, — айда в цех. Машины-то мы разбираем, а ремонт сложный: как теперь управиться, не знаем.
— Сейчас приду…
Баранов вышел, так и не взглянув на Сергея. За эти дни Сергей привык, что многие рабочие, встречаясь на заводе или на улице, не здороваются с ним. Ему не прощали разрыва с отцом. Но презрение Алеши Баранова было невыносимо.
— Видали экземпляр? — насмешливо спросил Вадим. — Мой цербер! К каждому из инженеров приставили стража — про-ле-та-рия, в том числе и к моей скромной особе — Баранова Алешу. Сей полуграмотный рабочий контролирует каждый мой шаг. Без его корявой каракули ни одна бумага, подписанная мной, не имеет силы. Раз, не выдержав, я заявил: «Садитесь и работайте вместо меня!»
— Ну, а он?
— Положил на плечо тяжелую длань и изрек: «Ты работаешь — и работай, а я должон, — Вадим, копируя Алешу, сделал нарочитое ударение на последнем слоге, — понимаете: должон? — тебя проверять от имени рабочего классу».
Сергей живо представил огромного Алешу рядом с распетушившимся Солововым, и вместо обиды на неуклюжего великана в нем поднялось такое теплое чувство, что Сергей весело засмеялся.
— Боже, как я завидую воробью! Обыкновенный воробей, ей-богу, счастливее нас. Прыгает куда захочет, и никто не заставляет его чирикать по-другому, — разглагольствовал Вадим.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Сергей.
Вадим оглянулся и сказал шепотом:
— Скоро станем свободными. Я избавлюсь от моего, — Вадим, изображая рожки, приставил два пальца ко лбу, — мм-мэ-э! мм-мэ-э! Баранова. Однако бегу в цех, а то он наябедничает вашему родителю, что я плохо работаю… Никак не могу привыкнуть. В кабинете управляющего большим заводом ныне восседает в том же кресле товарищ Пылаев-отец.
Сергей знал: служащие в конторе с нескрываемым любопытством, перешептываясь, наблюдают за ним и отцом. Как они посмотрят друг на друга, что скажут? Если нужно было по делу зайти в кабинет управляющего, Сергей демонстративно просил кого-нибудь в конторе сделать это вместо него.
А Прохор Пылаев, когда вокруг было много разного народа, не раз признавался:
— Только уважая Ростислава Леонидовича, согласился принять сына на завод, а не то прогнал бы.
Елистратов радовался. Обстоятельства сложились наиудачнейшим образом: Сергей попал жить именно к нему. Исподволь, осторожно Елистратов вел разговоры, касающиеся политической обстановки. Он хотел узнать, какую партийную программу разделяет этот молодой рабочий, в котором такое участие принимает Таганцев.
Беседы происходили ночью и постепенно становились все более откровенными. В результате Елистратов выяснил: Сергей верит в могущество союзников, в их неограниченные технические возможности, поэтому борьбу большевиков считает лишенной реальной почвы: «Только зря проливаем народную кровь!»
За очередным «преферансом» Елистратов рассказал о Сергее Пылаеве сообщникам:
— Сын пошел против отца. Главное, он не деревенщина. Потомственный рабочий! Вдобавок — самородок! Мы из юноши сделаем фигуру — пальчики оближешь!
Отношение Валюженича к большевикам было куда сложнее, чем у того же Елистратова или Стогова. Февральская революция застала Валюженича в Петрограде. Он лежал после тяжелого ранения в офицерском госпитале, существовавшем на средства баронессы Клейнмихель. В роскошных залах ее особняка на Дворцовой набережной с темных полотен старинных мастеров безмятежно смотрели обнаженные наяды и психеи, чья целомудренная нагота вызывала у раненых похабные шутки.
Валюженич еще не выходил из госпиталя и следил за бурными событиями, развертывающимися в Петрограде, по газетам и разговорам выздоравливающих офицеров, бывавших в городе. Офицеры гадали, кто из генералов разгонит Советы, а «товарищей-депутатов» повесит на фонарных столбах, благо в столице фонарей достаточно.