— Что это?
— Смотрите, еще! Еще!
Бумажки были разбросаны по всему залу.
Елистратов поднял одну из них, развернул и, не сдержавшись, выругался.
— Листовки! — сказал он со злостью.
— Как они сюда попали? Кто их бросил? — шипела Пепеляева, вцепившись в плечо растерянно моргавшего адъютанта.
— Вот у кого спросите! — сквозь зубы сказал Ольшванг, кивнув на рабочих.
— Но, может, это шутка? — воскликнула полная дама.
Кто-то нагнулся, взял с пола листовку и стал ее громко читать:
— Городской комитет Российской Коммунистической партии большевиков сообщает: 22 января доблестные войска Красной Армии освободили от белых город Оренбург…
— Что?! Не может быть! Какой ужас! — раздались испуганные голоса.
— …соединившись там с советскими туркестанскими частями…
— Среди нас большевики! — завизжала мадам Пепеляева и, схватив листовку, разорвала ее в мелкие клочки.
— В буфет… как по этому случаю: идти или нет? — вдруг, вовсе не к месту, спросил Пятишин.
— Молчать! — гаркнул Анатоль, к которому вернулся прежний апломб генеральского любимчика.
— Научились в пятом году, проклятые! — брызгая слюной, хрипел старик-генерал.
— Немедленно телеграфируйте мужу: в городе большевистская типография! Пускай возвращается и разделается с мерзавцами! — приказала генеральша, багровея от гнева.
Адъютант, лихо щелкнув шпорами, поспешил к выходу. В дверях его нагнал Елистратов.
— Советую, поручик, прощупать рабочих. Забирайте не здесь, а на улице.
Асину записку Сергей получил на другой день после встречи в благородном собрании. Записка состояла из нескольких слов, но торопливые, набегающие одна на другую буквы писала она! Перечитывая записку, Сергей испытывал противоположные чувства — огорчения и радости. Радовало Асино возмущение благосклонностью к нему нового начальства и то, что она так близко приняла к сердцу его разрыв с отцом. Огорчало, что Ася не чувствовала нарочитой развязности, с которой он себя вел, не разглядела в его глазах невысказанной нежности, не разобравшись, поверила, что он грязный карьерист!
Горькая мысль, что он в глазах Аси так низко пал, становилась день ото дня невыносимей. Надо встретиться и объясниться! Раскрыть подлинную причину мнимой ссоры с отцом пока нельзя, но убедить Асю, что верить ему она может, как и прежде, он обязан.
Первая неделя февраля была на редкость метельной. Вдоль улиц наросли сугробы выше человеческого роста. Но сегодня с утра, сперва ненадолго, а потом чаще и чаще, солнечные лучи проглядывали в голубые разводья. Низко нависшие, мохнатые тучи постепенно отползали к горизонту, пока совсем не исчезли за кромкой леса, чернеющего на противоположном берегу Камы.
Выйдя из конторы, Сергей зажмурился: ослепила снежная белизна.
«Хорошее предзнаменование!» — обрадовался Сергей, шагая вверх по крутой дорожке, сокращавшей путь от завода. Сергей поднимался легко и быстро. Он торопился поскорее увидеть Асю.
Чем ближе дом Таганцевых, тем сильнее крепла в Сергее решимость напрямик сказать Асе о своей любви. Почему он молчал раньше? Что удерживало его? Глупый стыд, застенчивость или страх услышать в ответ слова, убивающие надежду?
А сверкающее солнце как будто говорило: «Смелей!» Смотри, какой сегодня день!» Да, смелей! Этот важный разговор произойдет не дома, не в Асиной комнате. Сергей позовет Асю на улицу: сегодня так много веселого света. Они не спеша пойдут по самым тихим и безлюдным переулочкам. Никто не помешает. Осторожно сняв с Асиных рук теплые варежки, он благоговейно поцелует каждый ее палец.
Но вот и знакомое крыльцо. Сергей в нерешительности остановился: пойти ли через двор и кухню или; поднявшись на крыльцо, нажать белую кнопку звонка? А если Таганцев сам откроет парадное — что ему сказать? Пришел просить прощения за свое поведение? Или как-то объяснить, зачем надо было путать расчеты в чертежах?.. Нет. Врать, изворачиваться Сергей не хотел. Кухня вернее. Если Варвара Лаврентьевна и окажется случайно там, это не страшно.
Но только Сергей наполовину пересек просторный двор, как из кухни вышла мать, неся мусорное ведро. Кого-кого, а ее встретить Сергей не ожидал. Что она тут делает? Последнее время они, из осторожности, виделись только ночью, и то не дома, а в притулившейся на краю огорода баньке, где печатались листовки подпольного комитета. Во дворе никого не было, и Сергей без опаски подошел к матери. Они поцеловались.