Затем Йонас также неожиданно для себя погружался в небытие, уходил в фантазии и воспоминания, потому что его психика отказывалась воспринимать происходящее. А затем снова ― ледяной душ реальности.
Теперь вот откровения Юдит заставили его постигнуть простую истину: ему никогда не исполнится двадцать пять. Почему-то эта мысль поразила его. И она же вскрыла гноящуюся уже несколько лет рану, сорвала шлюз, сквозь который рванули дурно пахнущие мысли.
Ему не будет двадцать пять, он не станет отцом, не встретит ту самую девушку, никогда не обнимет ни мать, ни отца ― их ведь и нет-то на этом свете, не съест дурацкий кулинарный шедевр младшей сестры, которая обожала изобретать новые рецепты. А его собака? Что сталось с его собакой?..
Йонас почувствовал боль в горле и с трудом сглотнул сквозь спазмы. По щекам потекли слезы, и он вытер щеки, украдкой заметив, что Юдит спрятала лицо за волосами.
― Прости меня, Йонас, ― шепнула она.
― Ты хоть знаешь, кто убил тебя? ― спросил он, не желая выслушивать все ее «прости» и «мне жаль». Юдит покачала головой, шмыгнув носом.
― Не знаю, это случилось так быстро, что я не… я даже не почувствовала. Я даже не помню.
Йонас хотел спросить, что с Юдит случится после его смерти, уйдет ли она в мир иной, но слишком привязался к ней и не мог ее ранить. Наверняка она уже сто раз об этом подумала.
Потом Йонас хотел спросить куда он сам попадет после смерти, но и этот вопрос не был подходящей темой для разговора. На самом деле он никогда не боялся смерти, но только потому, что никогда всерьез не задумывался о перспективе умереть. Даже за решеткой, когда такая вероятность возросла, он решил идти до конца. Так почему же сейчас на него снизошли принятие и покорность?
Скорее всего он устал от ударов судьбы и сломался. Упав на землю, больше не мог заставить тело повиноваться себе. На секунду представил, куда бы мог податься, если бы ему удалось сбежать во второй раз, но дальше вопроса не стал развивать эту мысль.
Когда он искал укрытие, выбравшись из перевернувшийся полицейской машины, он околел через считанные минуты. Сейчас же, среди ночи, с ним может случиться что-нибудь похуже. Например, эти сектанты могут спустить собак, и тогда его ждет долгая и мучительная смерть.
― Йонас, ― позвала Юдит, легонько коснувшись его рукава. ― О чем задумался?
Поборов дикое желание нахамить, Йонас пожал плечами.
― Есть охота. Как считаешь, они тут придерживаются мнения, что заключенному полагается последний роскошный ужин?
Юдит недовольно поджала губы, не оценив его юмора. Но, заговорив о еде, Йонас осознал, что действительно голоден и не отказался бы сейчас от миски супа. Его передернуло от воспоминаний о тюремной похлебке и тут же мозг подсунул новое воспоминание: Флора с подносом, нагруженным всякими вкусностями.
― Так вот что это было… ― пробормотал Йонас и, вскинув голову, насмешливым голосом закончил: ― Должно быть, поэтому Флора наготовила мне всяких вкусностей ― в качестве последнего ужина.
― Она подсыпала тебе в стакан с яблочным соком снотворное.
― Ах вот оно что!
Йонас усмехнулся, но улыбка тут же сошла на нет. Сама мысль о том, что он мог избежать всех несчастий, если бы вовремя прислушался к словам Юдит, причиняла боль.
Повисло неловкое молчание. Кажется, Юдит отлично понимала, что Йонас чувствует, потому что не торопилась нарушать тишину. Она сидела в углу комнаты, поджав под себя ноги, и смотрела в пол, накручивая волосы на палец. Йонас снова напомнил себе, что она мертва. А скоро и он будет мертв.
Размышляя над этой мыслью и присматриваясь к ней то так, то этак, он не заметил, как за крохотным грязным окошком забрезжил свет и дверь его клетку отварилась. На пороге возникла Флора в привычном коричневом платье и фартуке. Она едва помешалась в дверном проеме, и Йонас развеселился, представив, чем бы могли кончиться ее попытки протиснуться в дверь.
― Я рада, что ты в хорошем расположении духа, ― сказала Флора, не предпринимая попыток войти. Йонас помрачнел.
― Отпустите меня. Немедленно.