Сейчас снег снова с упрямым постоянством облеплял его лицо, но Йонас не мог даже защититься от него. Надежда на спасение стремительно умирала, и Йонас снова ощутил себя так, будто снимается в каком-то дешевом драматичном фильме. То же самое было в день ареста. Он полностью абстрагировался от происходящего: от вспышек фотокамер, от шепотков соседей, от криков матери, которая где-то на фоне захлебывалась слезами.
Сейчас его вновь вели под руки, а уши заполнил вопль Юдит.
Она все твердила какую-то дребедень про предназначение и знаки судьбы, что ей дарован шанс сделать что-то хорошее, что она обязана его спасти…
Лучше бы она замолчала. У Йонаса не было сил все это слушать, потому что до него дошло гораздо быстрее чем до Юдит (может быть потому, что она давно умерла).
Больше никаких шансов.
Здесь и сейчас его история оборвется на корню. Вот она, та самая поляна, на которую Йонас пробрался вчера (сто лет назад), чтобы понаблюдать за пугающим зрелищем. Вот деревянный крест причудливой формы, собранный, кажется, из множества мелких деталей. Костер посреди поляны уже развели, и тень от его пламени плясала на пушистых елях неподалеку.
Йонас оцепенел от ужаса, и снова упал бы, если бы его не держали под руки. Он не отрываясь смотрел на бушующее пламя, на крест, на выстроившихся полукругом местных, ожидающих казни, и представлял самые страшные сюжеты. Голова не работала, мыслей не было. При всем желании Йонас бы не вспомнил, как его зовут. Перед внутренним взором стояла ужасная картинка: его привязали к кресту и бросили в огонь. И пока он вопит от боли, умоляя о пощаде, местные танцуют вокруг, взявшись за руки.
― Что это?! ― Не вопрос вернул Йонаса в реальность, а кулак Юдит, вонзившийся ему между ребер. Он тут же дернул головой в ее сторону и спросил в чем дело. Конвоиры, тащившие его, как животное на привязи, даже внимания не обратили. Они уже вышли на поляну, и Йонас почувствовал жар от костра. На затылке волосы встали дыбом.
― Посмотри на клетку, ― в благоговейном ужасе сказала Юдит. Йонас глянул куда она велела, и у него буквально отвисла челюсть.
Клетка, которая еще вчера ночью была пуста, теперь оказалась занята.
― Это же Исайя… ― пробормотала Юдит.
Йонас вспомнил, как Исайя схватил его за руку и с восхищением сказал, что когда-нибудь тоже станет таким же сильным. Теперь мальчик сидел в клетке, глядя на процессию, состоящую из Йонаса, двух конвоиров и собственной матери. То есть в этом безумии будет участвовать не только он, но и невинный ребенок?
― Что вы собираетесь делать? ― крикнул Йонас, тормозя пятками и силясь обернуться к Флоре. ― Это же ваш сын!
Никто не посчитал нужным ответить ему ― лишь подтолкнули в спину.
― Вы звери! ― вскипел он. ― Чертово зверье!
Он начал ругаться во весь голос, но на него не обращали внимания. Юдит кружилась рядом в бешеном танце, и Йонас не сразу понял, что она пытается преодолеть связь, чтобы попасть к клетке и спасти ребенка. Дважды она споткнулась, запутавшись в собственных ногах, и Йонас услышал, как она плачет, яростно размазывая слезы и грязь по щекам, бормоча проклятия.
― Тащите его сюда, ― приказала Флора, указывая на крест, и Йонаса поволокли в сторону жуткого сооружения. Только приблизившись, он увидел, что крест состоит из мелких веточек, связанных друг с другом белыми бечевками. Нижняя часть креста раздваивалась на два крепких, устойчивых столба.
Йонаса толкнули к одному из них, пришлипив к дереву спиной, словно бабочку-переростка. Он попытался оттолкнуться и боднуть ближайшего надзирателя, но его схватили за волосы и жестоко дернули вверх, едва не сорвав скальп. Вскрикнув, он почувствовал боль в мочевом пузыре и испугался, что описался.
― Скоро все закончится, Йонас, и ты получишь второй шанс. Шанс прожить достойную жизнь, шанс получить искупление!