Время – за девять. Папаша мой проявляет удивительную деликатность и спрашивает: не мог бы ли он дождаться у нас в гостях окончания часовой новостной передачи и послушать прогноз погоды на завтра? То есть, обозначает, что к десяти ровно он уже уйдет. Мы с Шонной, естественно, не против, это для нас не напряжно и звучит вполне естественно. Туда-сюда – шахматишки расставили. А надо сказать, что мы с отцом за шахматной доской ни разу в жизни не встречались, потому как я проявил интерес к этой пустой игре уже после папашиного ухода из семьи. Почему пустой? Да потому что – потому! Никчемной, глупой, и абсолютно оторванной от реальности, если на деньги не играть.
Короче, я довольно скоро привык обыгрывать окружающих, и так, и «на интерес», когда подрос. Единственно, где остерегался ввязываться, после пары неудачных заходов, это в центральном городском скверике имени королевы Виктории. Сия английская королева окончательно, хотя и не вполне охотно, позволила нам, Бабилону, жить своею независимой государственностью, за что и сохранилась в виде бронзового памятника посреди неистово антибританской страны. В этом скверике такие ухари до сих пор собираются, что только за карманы держись: хоть в блиц, хоть в «миди» – делают технично любого, вплоть до гроссмейстера... Туда я не лез, потому как денег жалко, а в миру, вообще, – сравнительно хорошо шпиляю до сих пор.
Ну, сели мы с отцом, расставили, решили обойтись без часов. Первая партия – ничья, а вторую и третью с четвертой – он меня обыграл. На лоскутья размел, если точнее! Даже и пятую играть не стали, тем более что прогноз погоды прозвучал. Мда-а... Папаша мой сидит, довольный, и рот у него разъезжается до ушей. А я – в шоке, тупо гляжу на улыбку, которую до сегодняшней встречи, нашей с ним, я тоже ни разу в жизни за ним не наблюдал и думаю: э... э... э... А больше ничего связного не в силах был промыслить.
– Слушай, пап, неплохо ты молотишь! Часто тренируешься? – Папаша словно бы очнулся, услышав мой вопрос, но улыбаться не перестал, разве что улыбка из хищной вдруг стала... грустной, что ли... как бы виноватой.
– В этой жизни – впервые за доской.
– Что значит – в этой жизни?
– А... Не важно. Лет двадцать, наверное. Я тут, некоторое время тому назад, когда болел, изобрел в уме новый способ игры в шахматы.
– По другим правилам, что ли?
– Нет, правила те же...
– Ричик! Элли!..
Это наша Элли заплакала, проснувшись, и мы с Шонной разбежались «по номерам»: я в детскую спальню – предварительно, до подхода тяжелой артиллерии – тетешкать и умурлыкивать ребеночка, Шонна к холодильнику и плите: размешивать и подогревать специальный отварчик, потому что у девицы нашей с самого раннего детства проблемы с горлышком, которые должны закончиться к подростковому возрасту, если мы с Шонной будем последовательны и внимательны в лечении и профилактике.
Ну, такое дело – отец засобирался, и мы распрощались. Но на этот раз наше прощание не напоминало расставание навсегда либо на неопределенное время, потому что отец сунул мне листок из записной книжки с номером его «домашнего» телефона.
И откуда у него домашний телефон? Черт его знает. Может, он стал жертвой благотворительных инстинктов со стороны какой-нибудь бездетной стареющей дамочки и живет с ней на правах любимого шорт-пинчера? А может, и...
– Ричик, ты что, ему деньги дал?
– Я? Нет. Это он мне подарил бумажку с его домашним телефоном. Но я – да, собирался дать ему пару сотен, но он не взял. А что? Ты против, чтобы я давал ему денег?
– Я не против. Я бы только не хотела, чтобы ты бросал их в прорву.
– Почему – в прорву?
– Ты же сам все хорошо понимаешь. Потому что ты этим не помогаешь ему, а... а... Вот если бы его вылечить... Кроме того, у нас с тобой тоже лишних нет. Ты хоть помнишь, что Жана пора уже в школу устраивать? Это, между прочим, стоит приличных денег.
– Слушай, а точно! Жану-то в школу следующей осенью! И при чем тут деньги? Тем более, что отец не пьет.
– Это он сегодня не пьет. Нет, я конечно, только бы счастлива была... А деньги при том. Ты уже подумал, где Жан будет учиться?
– Ну... какая особая разница? Где-нибудь поблизости.
– Ричик! Иногда я тебя просто не понимаю. Может быть его еще в шестьдесят восьмую отведем, туда пристроим?
– Хотя бы. Чем она плоха? Я в ней учился и выучился. Между прочим, и ты тоже.
– А дети наши будут учиться в нормальной школе, в частной школе, без всего этого маргинального отребья на задних партах. Получать нормальное, Ричик, образование!
– Так, а...
– Это ты в каждой бочке был затычка, со своими дурными кулаками, а для Жана, и тем более для Элли, я такого – не – хо-чу.
– Ну что ты так раскипятилась? Ну, хорошо, отдадим их в частную, проблем-то. Хотя я считаю, что и в обыкновенной такие же люди...
– Ты считай себе как хочешь, но мы отдадим детей только в нормальную, престижную, хорошо зарекомендовавшую себя частную школу. А это стоит денег, и нам лучше думать о них сейчас. Ведь я же пока не работаю, не зарабатываю, Ричик. Все что я могу – это экономить и разумно распоряжаться теми, что у нас есть. А они есть только благодаря тебе.
– Не беда. Сколько надо, столько заработаем.
– Кстати, что там насчет повышения по службе слышно? Ты же говорил, что ходили слухи насчет тебя?
– А, это... Знаешь, какова цена этим слухам? Думают, короче. В любом случае, я тебе обещаю: добуду денег и на школу, и на модельные платья, и на северные курорты... Ши, только не сомневайся во мне, остальное я улажу! Папаша, между прочим, денег не взял, хотя я предлагал.
– Я никогда в тебе не сомневаюсь! Ни вот ни на мизинчик, ни на кончик ногтя! – Шонна отмеривает крохотный кусочек алого акрила и показывает его мне. Я же в ответ цинично ухмыляюсь и языком подбираю слюни, свободною левою рукой почесывая грудь, пах и подмышки. Шонна пищит и двумя руками безуспешно пытается разжать пальцы моей правой, но я уже деликатно, предельно бережно, перекинул ее через плечо и несу, придерживая за попу, в спальню. Вот с чего, спрашивается, она решила вслух, что я грубое неотесанное животное?
А на работе у меня... Сложно у меня на работе, хотя и просто. Не знаю, Ши меня растерзала бы, скажи я ей все мои новости с трудового фронта. Короче говоря, мне ведь с месяц тому назад предложили пост начальника отдела... Назовем его: оперативный отдел. Это такое подразделение нашей фирмы, без которого было бы весьма трудно рассчитывать на уважение и опаску со стороны конкурентов и криминальных элементов. Это – решение конфликтных ситуаций силовым путем, либо с угрозой применения силы. Денег платят много, в разы и разы больше, нежели я сейчас получаю, или когда там орудовал, рядовым сотрудником, но. Текучесть кадров – изрядно высока, в отделе том. Погибают насмерть – редко, врать не буду, в калеки по инвалидности – тоже не так уж часто переходят из здорового состояния... И под отсидку не каждый месяц попадают... Чаще вылетают с работы, как запятнавшие себя... Хотя тоже – довольно редко. Ну, фирма «Сова» своих старается не бросать, подыскивает им что-то... Был начальник, стал ночной сторож... Или, там, диспетчер в гараже... Я думал-думал, думал-думал над предложением высокого начальства... И размышлял-размышлял, аж голова дымилась... Не нашел ничего лучшего, чем отказаться. Ну если я не гангстер в душе и по профессии, на хрена мне из себя полутакового изображать??? «Ты парень резкий, быстрый и умный, отдел знаешь изнутри, ну кто как не ты?"
Ага! Именно я самый быстрый и резкий, и очень умный. Фитсиммонс тоже был резкий и умный, и еще далеко не факт, что адвокаты «Совы» докажут его невиновность и собьют с него нависший «червонец». Нет, короче. Если уж я оттуда сдернул благополучно в свое время, то мне пока и в детективах хорошо.
Отказался-то я под благовидным предлогом: не справлюсь, говорю. Дураком и трусом себя не считаю, но нет во мне таланта руководить людьми, не созрел еще, мол... Когда сам за себя думаю – все, вроде, неплохо получается, а когда за других – становлюсь тупым и медленным... «Ладно, – говорят, – работай как есть, автономно и в той же должности. Как созреешь и подрастешь – скажи, сообщи, подумаем насчет тебя».