Вот и дом, в котором живет генерал-аншеф. В его трех окнах горел свет, – значит, еще не разошлись по домам.
Лосев взбежал на крыльцо, прошел большие сени, впотьмах по привычке нашарил рукою дверь и открыл ее.
Он увидел то, что видел неоднократно: комната была полна офицеров. Посреди комнаты стоял генерал-аншеф и что-то живо говорил.
Лосев поклонился генерал-аншефу, который ласково ему улыбнулся, – Суворов давно приметил любознательного подпоручика. Лосев не пошел далеко, а сел тут же, на пороге, и стал слушать, что говорит генерал-аншеф.
– Принц Конде не должен был атаковать. Мерси занимал выгодную горную позицию. Конде надо было ударять с фланга. Тогда Мерси сам откатился бы за Черные горы. А кто припомнит еще такой же пример? – спросил Суворов, обводя своих учеников глазами.
Все молчали.
Сидевшие на диване старались спрятаться за спину товарища, отводили в сторону глаза, думая: только бы не меня спросил! Хуже чувствовали себя те, кому пришлось сидеть в одиночку, на стульях, – они были на самом виду. Впереди других сидел тучный капитан. Ученье на старости лет давалось ему нелегко. Он сидел красный и потный, не столько от жарко натопленной комнаты, сколько от напряжения – капитан старался во все вникнуть.
– Ну, Матвей Егорыч, ты что скажешь? – обратился к нему Суворов.
– Не могу знать, ваше сиятельство! – поднялся капитан.
Суворов разом помрачнел. Он закрыл глаза, что делал всегда, когда ему что-либо не нравилось, а потом взглянул на оробевшего капитана своими зоркими, молодыми глазами. Взглянул неласково, сердито. И сорвался с места – заходил по комнате. Но ходить было негде – всюду сидели офицеры. Суворов делал три шага в одну сторону, три шага назад и все оказывался перед сконфуженным, стоявшим навытяжку капитаном. Александр Васильевич поучал его, то и дело взглядывая неласково на провинившегося:
– Немогузнайство – чума! Немогузнайство – позор! Немогузнайство – робость, трусость! Из немогузнайки – какой солдат? Вот неожиданный вопрос – и пришел в замешательство. А что ж будешь делать, ежели вдруг – неприятель! Нас не спросивши, валит на тебя? Тоже – не могу знать? Лучше ошибись, но не жди, как-нибудь поступи! Лучше обмолвись, но не молчи! Не промолвился тем, что обмолвился. На обмолвку есть поправка!
Капитан стоял готовый провалиться сквозь землю от стыда.
– Сиди! – махнул на него Суворов. – Ну, кто ответит на мой вопрос?
– Ваше сиятельство, у Аннибала в Альпах было так, – поднялся фанагорийский поручик, которому Суворов часто поручал чтение.
– Верно, верно. А еще? – говорил уже более веселым голосом Суворов.
– Леонид при Фермопилах, – вырвалось у Лосева.
– Молодец, правильно! Ксеркс не мог взять Леонида с фронта, – глянул на Лосева генерал-аншеф. – Вот и нашлись и отбились, а то – не могу знать. Учиться, учиться надо!
Суворов секунду помолчал
– Ну, а теперь – пора спать. На сегодня довольно.
Офицеры стали расходиться по домам.
III
Суворов растворил настежь дверь, чтобы проветрить комнату, и ходил из угла в угол. Думал все о том же, что больше всего волновало его.
Безрезультатно кончался еще один год войны с Турцией, которая велась Потемкиным так бездарно.
Суворов с одной самой слабой дивизией громил главные силы турок, а Потемкин с громадной армией в это же время занимался осадой второстепенных турецких крепостей.
Год назад Суворов нанес страшное поражение туркам при Рымнике. Императрица щедро наградила его за это – дала орден Георгия 1-го класса и титул графа Рымникского, а Иосиф Австрийский присвоил Суворову титул рейхсграфа Римской империи. И все-таки Суворов не был удовлетворен: главнокомандующий Потемкин никак не воспользовался его победой.
Если бы Потемкин послушался Суворова и тогда же двинул войска за Дунай к Балканам, война была бы давным-давно окончена, – после Рымника турецкой армии не существовало, солдаты разбежались по домам. Но Потемкин не отправил за Дунай Суворова и сам не двинулся с места. Это была грубейшая, непростительная ошибка. За год турки сумели оправиться от рымникского поражения. Они собрали силы и снова сосредоточились на Дунае.
На Дунае все так же стоял грозный, несокрушимый Измаил. Крепость не так давно – лет пятнадцать назад – была заново укреплена французским инженером де Лафит-Клове, гарнизон имела большой, и не считаться с ней было невозможно. Разве поставишь против Измаила заслон и пройдешь мимо?
Потемкин любил возиться с крепостями. Он полгода простоял под Очаковом, и это стоило здоровья и жизни пятидесяти тысячам человек. А потери союзников при Рымнике не доходили даже до одной тысячи.