Эпилог. От автора.
Служба Сергея проходила в дальних гарнизонах. Он прошёл Огонь, Воду и Медные трубы. За ним неотрывно следовала его жена Екатерина и его неотлучный друг Страх. Он следовал как Тень, напоминая об опасностях, заставляя изучать всё новое, современное, порой вместе с детьми и внуками. Ибо истинное познание начинается со страха. В этом познаЮщий подобен Воину: Страх, Благоговение и Решимость постоянно владеют его сердцем!
Ангелы с неба все они в белом,
Здесь поклялись мы на верность,
Самой прекрасной безмерно,
Матушке нашей русской земле.
Шелк парашюта шепчет мне в ухо:
Будь ты отважным, десантник, сейчас,
Пусть для тебя навсегда - добрый час,
Потому что никто, никогда, кроме нас!
Время бежало, шло, ползло. И вот, у памятника Суворову стоял поседевший генерал, вся грудь в орденах, и что-то рассказывал внуку, показывая на ворота со звездой Суворовского училища и на «Деда», а рядом, на лавочке, сидела бабушка и держала два «Эскимо». Когда дед с внуком подошли к ней, она, протягивая им слегка раскрытое в фольге мороженое, сказала:
– Я не знаю, будет ли наш Ванечка суворовцем: и так мы уже за свою жизнь натерпелись всякого, мотаясь по гарнизонам, но он обязательно станет хорошим человеком. Это я вам обещаю! Ванечка, какое счастье, что ты у нас есть!
– Ба, я хочу быть похожим на дедулю! – выпалил пятилетний внучок и принялся аппетитно уплетать сладкую молочную массу в шоколадной глазури.
Вам, покинувшим рано отчий дом,
Вам, услышавшим вдруг на рассвете:
«Рота, сорок пять секунд, подъём!» –
Посвящаются строки эти.
«Ох. Куда я попал? Как в аду. Весь в поту. Поджариваюсь. Как в печке. На моём брюхе яичницу жарить можно. А если не добегу, упаду. Пусть считают меня комсомольцем! – короткие фразы вылетали из меня, как пули из пулемёта, когда я сквозь дым бегом преодолевал полосу препятствий, надев на себя противогаз. – Ёжкин кот, мамочки родные!»
Но, преодолев стенки с окнами, ров и лабиринты, почувствовал себя героем. Ух, всё позади! Ура! Я – суворовец!
Зато после, благодаря этой полосе, мы лихо, одним махом ног, преодолевали училищный забор и оказывались на улице города, в самоволке. Но давайте всё по порядку…
… После Великой Отечественной войны многие дети оставались без отцов и матерей. Ребята школьного возраста, лишившиеся родителей или жившие в неполных семьях, имели преимущества при поступлении в Суворовское и Нахимовское училища. Однако некоторые дети, имевшие родителей, хотели тоже стать офицерами, чтобы быть похожими на героев войны, поэтому поступали на авось, надеясь на удачу. Я был из их числа. Поступил после восьмого класса. Наверное, помогли мои спортивные заслуги: лёгкая атлетика, стрельба и, конечно, восточные единоборства.
Мы – «желторотые» новички, ещё не переодетые в красивую форму, – робко, по одному, в разноцветных курточках жались вдоль стен просторного холла в ожидании перемен и старались сидеть где-нибудь в стороне на подоконниках. А «старички» в чёрных кителях, подпоясанных ремнями, с алыми погонами, в брюках с лампасами, выделялись, особенно, своими развязными манерами. Они ходили по двое или по трое широко по коридору училища, обнявшись, молодцевато заломив задранные тульи фуражек на затылок, иногда, как бы невзначай, задевая новобранцев. Бывалый кадет не шёл, а буквально влачился, не поднимая ног от земли, шаркал, выделываясь перед нами, как старый дед, вразвалочку, так, что аж густая пыль поднималась с натёртого мастикой паркета.
– Конфеты есть? – спросили моего приятеля двое «старичков».
– Нету, откуда, – развёл руками тот.
– Что, всё сам съел? – приставали они к нему, напирая. – Один? Так добудь для нас у других.
Я заметил, что в него вселился панический ужас, вот-вот обмочит штанишки. Знал, что у него в тридцать седьмом расстреляли деда, а «сын врага народа» – его отец, сражаясь за Родину, погиб в Манчжурии в Японскую войну. Я подошёл и попытался защитить Лёшку:
– У других тоже нет.
– О, вас двое, ладно, пойдём дальше, спросим у других, – и они, измерив нас взглядом, пошли своей разгильдяйской походкой искать абитуриентов послабей.