Вроде бы ерундовые вещицы. На барахолке за них и сотенки не дадут. Но рука не поднимется выкинуть. Не в деньгах их ценность.
Просто все это было когда-то со мной. Сначала с мелким пацаненком, потом со школьником, а потом — и с лопоухим суворовцем Рогозиным.
А сейчас по тоненьким матрасом моей панцирной кровати в казарме спрятана моя любимая шайба. Шайба, без которой я не выходил во двор зимой. На ней аккуратным, почти каллиграфическим почерком было написано: "Третьяк". Была она мне так же дорога, как рогатка Димке Зубову.
Эту шайбу мне в начале далеких семидесятых презентовал батя. Я, совсем еще мелкий, тогда валялся дома с простудой и не смог пойти с ним на хоккей. Вот отец и принес мне подарок со стадиона — в утешение, так сказать. Потом, правда, когда я был уже взрослым "летехой" с офицерскими погонами, закончившим институт, мама случайно проговорилась, что шайбу отец сам подписал. Просто чуть изменил почерк, чтобы я не догадался. Написал не своим, размашистым, а мелким, круглым почерком.
А про Третьяка он все выдумал... Хотел подбодрить меня, замотанного в мохеровый шарф и с градусником под мышкой.
Я на отца не обиделся. Он же хотел как лучше. И была мне эта шайба все так же дорога. Даже когда я вырос. А будучи юным пареньком, я и вовсе таскал ее с собой почти везде. Боялся потерять, но упорно таскал. Не знаю, зачем. Просто хотелось. Казалась она мне тогда чем-то невероятно ценным. Еще бы! Сам Третьяк подписал! Пацаны в школе умирали от зависти.
Вот и в училище я с собой эту шайбу прихватил. Как память о внезапно закончившемся детстве. А что? Хоккейная шайба — не сигареты и не рогатка. Но на всякий случай я ее все же спрятал. Правда, не в тумбочку — под матрас.
Поэтому я сразу понял, почему Димка Зубов взял рогатку в училище. Не чтобы пулять из нее камушками и жеваной бумагой. А просто как память. Память о дворовом детстве, которое неожиданно и так быстро закончилось. И для него, и для всех нас, одинаково коротко стриженных пацанов, которые сейчас, поеживаясь, в одних майках и трусах стояли у своих кроватей.
Хочешь, как раньше, вернуться домой из школы в третьем часу дня, зашвырнуть портфель в угол, наскоро навернуть маминого борща, картошечки со сковородки и пулей понестись во двор к пацанам? Не выйдет! Наряды, строевая и, конечно же, самоподготовка. Привыкай, суворовец!
И только какая-безделушка, взятая с "гражданки", напоминает о прежней, вольной, беззаботной жизни.
Но нашему взводному, судя по всему, приступы ностальгии были не знакомы.
— Наряд вне очереди, суворовец Зубов! — скомандовал он.
И, глядя на проштрафившегося парня, добавил еще одну неприятную новость:
— Заступаете в воскресенье дежурным по роте. А игрушку эту я у Вас изымаю. Память вот где должна быть — и он коснулся указательным длинным пальцем Димкиного лба.
Димка вздохнул и обреченно ответил:
— Есть наряд вне очереди!
А взводный с прапором Синичкой тем временем направились к кроватям братьев Белкиных...
***
— Кажись, пронесло! — негромко шепнул Колян. — Уф! Я, хоть и не храню ничего такого, а тоже будто на измене сидел. Страху натерпелся! Боязно было за пацанов! Правду "старики" говорили: нас специально дрючат, чтобы лишних сразу отсеять.
— Угу, — пробормотал я. — Жаль только, "Зубило" с Лапиным в воскресенье в увал не идут. Из нашего взвода уже трое вместе с Першиным в казарме куковать остаются. О! — я с удовольствием облизнулся. — О! Кажись, фрикаделька попалась!
Только что прозвучала команда: "К приему пищи приступить!"
Мы сидели за обедом в столовой и, работая ложками, активно хлебали суп с фрикадельками. Уже успели и на зарядке побегать, и позавтракать, и на несколько уроков сходить.
Утренний шмон благополучно закончился. Домой, на "гражданку", никого не отправили.
Только пара сусликов без "увала" осталась — Димка Зубов да Игорек Лапин. Если Миху не считать, который на третий день пребывания в училище уже лишился увольнения.
Игорек, конечно, учудил — повадился таскать хлеб с маслом и сыром из столовой и в тумбочке на своей полке прятать. Вот и развел у себя в тумбочке филиал столовой, заодно и учебники маслом заляпал.
За это, собственно, он и лишился воскресной прогулки по осенней Москве и встречи с дворовыми друзьями. А заодно Игорек выслушал лекцию прапора Синички о пользе чистоты и о том, что если в казарме появятся тараканы, то вместо ночного сна Лапин их будет ловить собственноручно. И не уснет, пока не поймает всех до единого. Тимур Белкин отделался малой кровью — получил предписание хранить ручки и карандаши в пенале, а не "неизвестно как".
— Да, кстати! — вклинился в разговор худой и длинный Егор Папин по прозвищу "Батя".
Был он таким длинным, что ему даже сшитые на рослого второкурсника суворовские брюки были малы — из-под них выглядывали тощие подростковые щиколотки.
— Андрюх, погоди ты с фрикаделькой! — продолжил Батя. — Я что сказать хотел? А Белкины-то тебе теперь по гроб жизни обязаны! Если бы не ты, шагали бы они уже домой к мамке...
— Ну не по гроб, — деловито сказал я, — это уж ты, Батя, загнул. А пару лишних компотов выпью с удовольствием.
— Угу, — пробормотал Тимур Белкин. — Я уж, признаться, думал, придется вместо завтрака лыжи смазывать.
Снова в мозгу промелькнуло давнее воспоминание: две одинаковых фигурки, согнувшись, шаркают по двору, плетясь вслед за хмурым отцом и держа в руках каждый по сумке с манатками... А мы, пацаны, сгрудившись у окна, смотрим им вслед...
Как хорошо, что этого никогда не будет!
Я ободряюще улыбнулся братьям Белкиным — Тимуру и Тимохе. Они, довольные по уши, тоже улыбнулись мне и продолжили активно хлебать суп. Свои компоты с сухофруктами братья единогласно обещали отдать мне еще перед обедом — в качестве скромной благодарности, после того, как дружно подошли и пожали руки.
— Слушай, Андрюх! — один из близнецов — Тимур Белкин наконец набрался смелости и задал вопрос, который с самого утра его волновал: — Я спросить хотел: ты что, заранее знал, что у нас шмон будет? Как ты вовремя-то успел сига... — тут он осекся и опасливо огляделся на прапора Синичку. А потом, понизив голос до шепота, спросил: — Как ты... эти... успел перепрятать?
— Тоже мне задачка со звездочкой! — пожал я плечами в погонах и одним залпом выдул стакан компота с сухофруктами. А потом продолжил: — Думаешь, ты один такой смекалистый? Решил спрятать на виду, вроде как искать никто не будет? Думал, Синичка со взводным в пенал заглянуть не догадаются? Они в училище, почитай, уже лет пятнадцать служат... И таких, как мы, повидали вагон и маленькую тележку...
— Угу... — виновато скуксился лидер-близнец. — Думал, тумбочки по верхам посмотрят, а потом "нычки" шерстить начнут. А оно видишь как обернулось... Спасибо тебе, Андрюх!
— Забей, — сказал я и выдул еще один бонусный стакан, доставшийся мне в качестве награды за избавление от отчисления.
— А ты откуда знаешь, сколько прапор с Курским в училище? — вклинился Колян.
— У "старшаков" спросил, — отбрехался я уже привычной и гарантированно безопасной фразой.
— Кстати, Андрей! — вдруг оживился Тимур. — А где ты ... эти спрятал?
Елы-палы. Пацан, кажись, не понимает, что по лезвию ходит.
— Нигде не спрятал. В окошко выкинул! — сказал я чистую правду. — И лучше судьбу не испытывай. А то и себя, и брата подставишь... Мой тебе совет: отвыкай смолить! Успеешь еще накуриться!
Я и впрямь еле-еле успел избавиться от "запрещенки": выкинуть папиросы в окно и захлопнуть раму до визита офицера-воспитателя с "Синичкой".
Теперь ничего не докажешь. Мало ли кто бросил. Отпечатки-то снимать не будут.