Тимур недовольно скривился, но потом, видимо, рассудил, что я прав, послушно кивнул и снова уткнулся в свою тарелку.
— Ладно! — пробормотал он. — Пусть "старшаки" покурят за наше здоровье.
***
— Что, пацаны? Свобода? — я, стоя на крыльце Суворовского училища в компании своих новых друзей, с удовольствием вдохнул осенний воздух.
Только что я позавтракал, начистил форму и ботинки, подшил свежий воротничок (пальцы, оказывается, хорошо помнили старые навыки), получил у взводного увольнительную вместе с другими ребятами и вышел на улицу через КПП — твердым шагом, никого не боясь.
Впереди — целый заслуженный "увал". Первый в моей новой жизни. Тот, который в прошлой жизни я пропустил, потому что тогдашний непутевый первокурсник Рогозин задремал в наряде, стоя на "тумбочке". Ну а сегодняшний первокурсник Рогозин выстоял свой наряд с честью и достоинством. А посему имеет право на отдых.
"У солдата выходной, пуговицы в ряд..."
И сегодня я до самого отбоя спать не намерен. "Выпью" весь сентябрьский "увал" до капельки"!
А погода какая — красота! Деревья еще не тронуло желтизной. Нет уже летней жары, но по-прежнему тепло. И одет я по погоде. В мундире и не холодно, и не жарко. Самое то!
— Что, пацаны, кто куда? — деловито спросил Колян Антонов, щурясь от осеннего солнышка. — Я — в Беляево, к мамке. Ух и соскучился я по ее пирогам!
— А мне — в Черемушки, тоже на юг, на оранжевую ветку! — обрадованно воскликнул Илюха Бондарев. — А тебе куда, Андрюх? — повернулся он ко мне.
"Куда, куда?" — чуть было не сорвалось у меня с языка. — "На Юго-Западную! Будто не знаешь!".
Конечно, взрослый, жилистый, полысевший и полноватый офицер Бондарев прекрасно знал, где я живу. Не один вечерок мы провели с ним в моей холостяцкой хате за обычными мужскими разговорами: про рыбалку, машины и, конечно, прекрасный пол. Помнится, после громкого и скандального развода со своей благоверной, который случился лет этак ...дцать назад, Илюха даже кантовался у меня несколько месяцев — пока искал себе съемное жилище.
Но теперешний беззаботный пятнадцатилетний суворовец Бондарев по кличке "Бондарь", конечно, ничего об этом не знает. Мы с ним только на вступительных познакомились. Он не то что жениться и развестись — еще даже поцеловаться с девчонкой, наверное, не успел.
— На "Юго-Западную", Бондарь! — деловито сказал я. — Мне на другую ветку. Кстати, пацаны, скоро "Бабушкинскую" открыть должны. Тут, поблизости... Говорят, вот-вот... А пока айда на остановку! Потом в метро пересядем!
Дружной гурьбой, затерявшись в толпе других довольных суворовцев, радующихся долгожданному "увалу", мы двинулись к автобусной остановке. Указ прапора Синички — ни за что не садиться в общественном транспорте — помнили все!
— Если какой-нибудь шкет гражданский место бабушке случайно не уступит — никто и не заметит! — втолковывал он нам, нетерпеливо поглядывавшим на часы в ожидании увольнения. — А если суворовец — пятно на все училище! Так что ни-ни!
Садиться и так не хотелось. Я, встав у заднего окна лупоглазого "ЛиАза", снял фуражку, прилип лбом к стеклу, ловил на себе заинтересованные взгляды девочек и глазел, глазел на ту самую Москву семидесятых. Какая же она все-таки красивая! И Собянина не надо, чтобы хорошеть!
На пересадочной станции мы с моими новыми друзьями разделились. Илюха Бондарев поехал к себе, в Новые Черемушки. В родительскую квартиру, откуда его пока еще не выгнала супруга. Некому пока выгонять. Илюхина жена сейчас в школу ходит, кудри на бумажные бигуди крутит и песенки Софии Ротару слушает. А еще не целованный Илюха живет в Черемушках с мамкой. Точнее, жил. Теперь его дом, как и мой - казарма.
Колян тоже двинул на оранжевую ветку. Ему надо было ехать аж до самой конечной — станции "Беляево". Ну а другие мои приятели — Димка "Зубило" вместе с детдомовцем Михой Першиным и Игорьком Лапиным — остались в казарме, отрабатывать свои "залеты".
Я неспешно поехал к себе домой — на "Юго-Западную".
Увал суворовца, конечно, не резиновый. Но торопиться не хотелось вовсе.
Я даже пропустил несколько поездов в метро. Просто стоял на платформе и смотрел, смотрел на проезжающие поезда и старое табло, на людей с книгами и журналами вместо в руках... Вот какой-то паренек в синей школьной форме увлеченно читает журнал "Юный техник"... Симпатичная старшеклассница залипла в книгу "Четвертая высота"... Про Гулю Королеву. Знаю-знаю, читал... А вот бабуля какая-то шарфик вяжет, едва заметно одними губами считая петли.
Фото: https://moscowchronology.ru/metro_70s.html
А доехав до станции метро "Юго-Западная", я не спеша поднялся вверх по эскалатору и "вынырнул" на знакомую и в то же время совершенно другую улицу.
Временами мне даже хотелось ущипнуть себя за худое запястье, высовывающееся из-под новехонькой суворовской формы. Иногда мне все еще казалось, что я сплю.
Добравшись до места дислокации, я поднялся на третий этаж своего дома, сунул руку в карман, нашел свои ключи и, все еще немного удивляясь происходящему, повернул их в замочной скважине.
Дверь, обитая кожей "молодого дерматина", со скрипом распахнулась.
— Андрюшенька! — раздался знакомый до боли голос.
Голос, который я не слышал уже больше десяти лет.
Глава 7
— Привет, ба!
Я расплылся в улыбке. Давно, признаться, я так уже не млел.
В прихожую выплыла она. Моя любимая бабушка Фрося. Ефросиния Трофимовна. Не сгорбленная старушка, передвигающаяся на костылях, какой я ее помнил в последние годы жизни. А бодрая, веселая... нет, не бабушка... дама, в цветастом халате и с копной густых волос на голове, повязанных платочком. Ее полное лицо еще не стало сморщенным, будто печеное яблоко. Бабушка Фрося, кажется, еще даже шестидесятилетие не отпраздновала.
Сейчас бабуля была полна сил. Даже еще работала, хотя могла бы уже выйти на пенсию. Но не хотела. Бабушка, едва зашел дома об этом разговор, тут же хлопнула полной дланью по столу и сказала родителям:
— Значится, так, Зина и ты, Антон! Чтобы я разговоров больше об этом слышала! Усекли? Я вам еще не старая развалина, чтоб на лавке сидеть целыми дням, задницу отращивать, молодежь чихвостить, да соседям кости перемывать! Не дождетесь! Могу работать — значит, работаю! И нечего тарахтеть!
"Тарахтеть" больше никто не осмелился. Ни дома, ни на заводе. Каждый "усек", что на эту тему открывать "хлебальник" не стоит. А посему бабушка ушла на пенсию, только разменяв восьмой десяток и пережив несколько смен начальства на любимом заводе "ЗИЛ". Даже после увольнения ее фотография еще долго висела на доске почета. И, кажись, не было ни одного заводчанина, кто бы не помнил "Трофимовну".
Вот и сейчас бабуля, отпахав целую неделю в отделе кадров на своем заводе, уже смоталась в субботу на дачу — дом в порядок привести на зиму, да с дачными соседками до майских праздников попрощаться. А сегодня, в воскресенье, уже встала "с ранья", тесто замесила, да пирог уже поставила в духовку — чтобы как раз к приходу любимого внука в первое увольнение поспел.
И выглядит бабуля — любо-дорого посмотреть! Вместо заштопанного старого халата — симпатичное домашнее платьице и аккуратный отглаженный фартучек. На ногах — пушистые тапочки. А волосы аккуратно уложены и спрятаны под платочек. Бабушка всегда повязывала платочек на голову, когда готовила.
— Явился не запылился! — бодро приветствовала она меня. — Целую неделю тебя не видела, Андрюшка! А ты, кажись, еще больше вытянулся! Растешь, как на дрожжах!
Я разомлел еще больше. Как давно не слышал я этого милого голоса! Столько лет минуло, а я помню. И всегда буду помнить.
А бабушка, не ведая, что перед ней не пятнадцатилетний подросток, а внучок, справивший сороковник, обдала запахом домашнего уюта, обняла и, привстав на цыпочки, поцеловала. Ну а я, естественно, не стал возражать. Наклонился и сгреб бабушку в охапку. Как когда-то давно. Очень давно.