— Смотри, Андрюшка! — пихнула меня в бок бабушка и заговорщически шепнула. — Девки-то как на тебя зыркают! Скоро в штабеля будут складываться... Какой ты у нас красавец вымахал!
— Мама! — укоризненно сказала мама.
— А я чего, Зин? — ничуть не смутилась прямолинейная бабушка. — Я ничего! Я, может быть, правнука хочу! Или правнучку! Хочу еще успеть понянчить! Да и ты, Зин, небось о внуках мечтаешь! Ну мечтаешь же, признайся! Так что давай, Андрюшка! Не тормози! А то состаришься нецелованным! И будут твои губы, как сухари!
Мама заулыбалась.
— Успеется! — весело сказал я, довольный тем, что у нас с бабушкой получилось ее развеселить, и предложил: — Ма, ба! А пойдемте в кино!
И, ничтоже сумняшеся, я потащил родню посмотреть "Мимино". И даже не за сюжетом. Его я помнил наизусть, вместе с крылатыми цитатами. Просто хотелось снова ощутить себя в том самом месте, куда люди ходят смотреть фильмы, а не лопать попкорн ведрами.
Я, довольный, сытый и разомлевший, снова сидел в кинотеатре. Только уже не с симпатичной следачкой Риточкой. А с теми, кого я, признаться, уже и не мечтал когда-либо увидеть. И смотрел не "Интерстеллар", на который я позвал Риту в далеком 2014-м, а старое доброе советское кино...
Чудеса да и только! Справа от меня сидит совсем еще не старая бабушка. А слева мама — молодая и красивая. В плаще, аккуратненьких сапожках. Их, как тогда водилось, "выкинули" в каком-то магазине, и за ними она отстояла многочасовую очередь. И с короной аккуратно уложенных волос на голове. И повеселевшая.
Не знаю, что у них там с папой. Но уверен, что смогу (или хотя бы попытаюсь) помочь не развалиться окончательно советской ячейке общества. Не зря же папа когда-то оборвал все цветы у памятника Ленину и выложил ими под окнами юной Зиночки заветную фразу: "Выходи за меня!".
Я наслаждался фильмом, который начался сразу, как погас свет. Без всякой дурацкой рекламы на полчаса. И уже в который раз слышал знаменитое: "Ларису Ивановну хочу"...
***
— Ого! Спасибо, Андрюх!
— Да на здоровье! А то совсем носы повесили...
Я решил порадовать друзей, которые лишились увольнения, и отдал им журналы, купленные в ларьке "Союзпечать".
— Я "Юный техник" возьму! — сказал довольный Игорек Лапин и встревоженно поглядел на часы. — Все, пацаны, я побег! В наряде все-таки. А когда тебе журналы вернуть?
— Когда захочешь, — радушно махнул я рукой.
Игорек благодарно кивнул и был таков.
— Как наряд? — спросил я у Першина.
— Нарядный... можем дать померять! — отшутился Миха. — И мне, пожалуй, пора булками шевелить. "Огонек" себе возьму, а "Ровесник" пусть Димка "Зубило" читает. Я ему передам. Потом поменяемся.
И, прихватив свежие выпуски, он двинул по коридору. Я заметил, что второкурсник Тополь, идущий ему навстречу, смерил детдомовца презрительным взглядом. А меня он и вовсе будто не заметил.
— Рогозин! Эй, Рогозин! — вдруг окликнули меня.
Я обернулся.
Ко мне быстро шагал второкурсник Саня Раменский. Лицо его было озадаченным.
— Здорово, Рогозин! — доброжелательно сказал "старшак". Но выглядел он все так же хмуро. — Слушай... Тут к кому-то из ваших пришли. К этому... как его... Зубкову, кажется.
— Зубову! — машинально поправил я Саню. И счел нужным добавить: — Мы его "Зубило" зовем.
Однако Раменский не улыбнулся. Взял меня за плечо и аккуратно отвел в сторонку, к подоконнику, на котором я когда-то очень любил посидеть...
— Слушай, Рогозин! — деловито глядя на меня сверху вниз, сказал он. — К Зубову вашему там какая-то женщина пришла. То ли бабушка, то ли тетка... Не знаю, короче. Требует на КПП. Прямо сейчас.
— На КПП? — удивился я. — Так он в наряде. Не отпустят. Синичка тут ходит. Да и офицер-воспитатель на месте, кажется.
— Сам знаю...— на лице старшекурсника залегла задумчивая складка. — Ты знаешь что? Ты вроде парень толковый. Сам к ней сходи, а? Успокой бабулю. Она там уж рыдать начала. Того и гляди — дежурного с ведром придется звать! Все слезами зальет!
— Ладно! — пробурчал я.
— Молоток! — довольно кивнул второкурсник. — Ты парень толковый, она тебя послушает.
И Саня, насвистывая, двинулся дальше по коридору училища мимо портрета генералиссимуса, насвистывая.
— Макарон! — окликнул он Тополя. — Эй, Макарон! Погодь, куда почесал? Стоп машина!
Тополь нехотя остановился и подождал однокашника.
А я двинулся на КПП.
Рановато что-то в этом году начались слезы.
Каждый учебный год в училище повторялась одна и та же ситуация. Бабушки (они были особо сентиментальными) где-то к октябрю понимали, как им плохо без любимых внучков. Некому теперь форму гладить... Не за кем носки стирать. Некому котлеты жарить. Некого ругать за "параши" и замечания в школьном дневнике вроде: "Подложил кнопки на стул учителю", "Пел на уроке физики" или "Плевался жеваной бумагой".
Вот и начинали обеспокоенные бабушки осаждать КПП. То одна, то другая приходила и, завывая, рассказывала внучку, как он исхудал, и как жалко его, бедолагу. Даже если под исхудавшим "бедолагой" прогибалась перекладина на турнике.
Случилась такая катавасия и с Димкой Зубовым.
Зубов вообще у нас был довольно сентиментальным суворовцем. Этаким меланхоликом. Ни с кем не ругался, не спорил. Стихи, песни писал, стенгазету делал. Даже в литературном конкурсе победил, с рассказом про своего деда — героя Великой Отечественной и выпускника Московского СВУ.
О визитах Димкиной бабушки в училище довольно скоро начали ходить легенды. Лишенная возможности ежедневно видеть внука, она там просто прописалась. То Димку у забора с кастрюлей супа поджидала, то на КПП высиживала часами... А один раз даже к офицеру-воспитателю заявилась. С просьбой "отпустить Диму домой прям сегодня". Потому что к ней, видите ли, из Саранска какая-то троюродная сестра четвероюродного деда приехала. И о-очень хочет поглазеть на Диму в форме.
Вежливый и безропотный Димка поначалу терпел. Покорно ходил на КПП и выслушивал этот плач Ярославны. А потом и сам начал порой пускать слезу, возвращаясь в расположение после сопливых разговоров. В нашем суровом ребячьем коллективе такое, разумеется, мигом вскрылось, и ребята до самого выпуска не упускали возможности подколоть чрезмерно чувствительного приятеля.
— Слышь, Зубов! — частенько окликал его кто-то из парней. — Я тут подумал... А хорошо, что ты далеко от меня спишь!
— Почему? — вопрошал ничего не понимающий и простодушный суворовец.
— А вдруг к тебе бабушка придет, и ты потом опять заплачешь! — восклицал приятель под хохот товарищей. — И моя кровать в коридор с твоей уплывет...
— Придурок! — отвечал расстроенный Димка и отворачивался.
И все в таком духе.
Надо выручать приятеля. Лучше решить проблему сразу. А то пацан до самого выпуска нюней слыть будет.
Я поглядел на часы. Скоро ужин. Надо бы шевелить батонами. А то есть все шансы опоздать.
На КПП, как я и ожидал, сидела Димкина бабушка. Почти один в один как моя "Трофимовна". Только возрастом, кажись, чуток постарше. Все бабушки, по-моему, одинаковы: теплые, уютные, пахнущие пирогами и домашним теплом. Сидит, слезы утирает.
— Здравствуйте! — поздоровался я. — Это Вы Диму ждете?
— А? — старушка встрепенулась и нетерпеливо заерзала. — Да, да! Позови, голубчик! А то полчаса уже тут сижу!
Я аккуратно присел рядом и начал непростой разговор с представительницей старшего поколения.
— Видите, ли... Позвать не получится. Вас как зовут?
— Ольга Афанасьевна я! — шумно высморкавшись в платочек, представилась Димкина бабуля. — А чего не получится-то? Я ж тут шкета одного послала уже!