Выпалив свою тираду, я замолк.
Димка тоже молчал.
— Ладно! — решил я и спрыгнул на пол. — Ты, в конце концов, не девица, чтобы я перед тобой выплясывал. Хочешь губы дуть — да на здоровье. А я спать пойду. Ночь все-таки не резиновая, да? А у нас еще строевая завтра.
"Зубило" вдруг ожил. Взял с подоконника листок, который лежал рядом, и протянул мне.
— Вот!
— Чего?
Димка пожал плечами. Все так же равнодушно.
— Разверни и почитай...
Что за фокусы на ночь глядя?
А... Так я и знал!
"Прошу отчислить меня по собственному желанию..."
Ек-макарек! И этот туда же!
— Совсем кукухой поехал? — спросил я, глядя приятелю прямо в глаза. Взял у него из рук рапорт, порвал и живенько смыл в унитаз.
Димка молниеносно спрыгнул с подоконника и подлетел ко мне. Кажись, снова сейчас на меня прыгнет! Хобушки-воробушки, а я как-то и не рассчитывал на спарринг в сортире... А кровати-то тут и нет! Придется на пол приятеля скинуть. Аккуратненько. Чтобы не повредить чего.
Но "Зубило", вопреки моим опасениям, и не собирался выяснять отношения на кулаках. Помолчал, а потом, видать, вспомнив свой проигрыш в недавней стычке, снова устроился на подоконнике умывальника, зябко поежился и обхватил себя за плечи. Выглядел мой недавний оппонент довольно жалко. Ну прям "обнять и плакать", как любила говаривать в таких случаях моя бабушка.
— Может, и поехал... — сказал он и почесал коротко стриженную макушку. — Да только, Андрюх, мне уже фиолетово. А вообще, мне кажется, это вы тут все поехали. Все тут... не так, как у людей.
Я мысленно усмехнулся.
Та-ак-с. Ну, кажись, диагноз ясен.
Очередной "нетакусик". За два года в училище я таких "нетакусиков" немало повидал.
Советские школьники-подростки, насмотревшись парадов и начитавшись книжек о пионерах-героях, шли в военное училище. А малина, которую они себе представляли в подростковых фантазиях, оказывалась на поверку не такой уж и малиной. И пока одни, просыпаясь в казарме, радовались каждому дню и жутко боялись отчисления, другие, психанув после первой двойки или наряда, писали рапорты.
А еще хорошо помню, как, забрав документы, несостоявшиеся вояки уже через пару дней снова обивали пороги училища и умоляли взять их обратно. Но, как говорится, поезд ушел. Просьба освободить вагоны. Начальник училища был непреклонен.
— В школу ступайте, молодой человек! — бросал он холодно очередному парнишке, караулящего начальство у КПП с просьбой взять обратно. — В школу. Там ни нарядов, ни строевой подготовки. А потом домой, на бабушкины пироги. А тут Вам делать нечего!
Вот и "Зубило" дал слабину. Что-то быстро.
— Ясно! — кивнул я, поняв, в чем дело. — Автомат тебе, вояке, в первый день не выдали? На парад на Красную площадь не позвали, да? Полы надо мыть... И конфет не дают...
— Да хрен с ними, с полами! — взвинтился "Зубило". — Я не белоручка, помою. Я на даче по сорок ведер воды таскал! Но кровати равнять? По бельевой веревке? В двадцатом веке? Это же дичь! Ну дичь же!
"Смотря с какой стороны посмотреть", — подумал я. — "В армии бы тебе, Зубов, быстро объяснили, зачем равнять кровати..."
— К бабушке захотел? — понимающе сказал я. — Домой?
— А хоть бы и к бабушке! — вызывающе посмотрел на меня "Зубило". — Сдался мне этот дебилизм! Я лучше вернусь домой с уроков днем и с пацанами во дворе в футбол погоняю! Во-от такенные мячи я забивал! В левую девятку от штанги! И пенальти бил так, что аплодировали! Всяко лучше, чем кровати равнять! И пирогов поем домашних! А не кашу дурацкую! И знаешь, что, Рогозин? Рви мой рапорт, сколько хочешь! Я новый напишу!
— Так и новый порвать можно! — невозмутимо заметил я и зевнул: — Тоже мне задача...
— А если не дам порвать? — ерепенился суворовец. Кажись, суворовцем он и впрямь собирался быть недолго. Уже завтра хотел обратно синюю форму надеть. — То че?
Все, пора завязывать.
— Топор через плечо! — осадил я приятеля. — Кончай истерику! Чай, не баба!
А потом добавил, коротко и резко:
— Ты, Зубов, можешь идти куда хочешь. Хоть к бабушке, хоть к дворовым приятелям. Больше я твой рапорт рвать не буду. Только учти: назад приползешь, как пес на пузе — не возьмут! А ты приползешь, Зубов! Обязательно приползешь! Так что подумай хорошенько, пока дров не наломал!
И, развернувшись, я вышел из умывальника.
Глава 11
— Слышь, Андрюх? — окликнул меня следующим утром на зарядке Илюха "Бондарь".
— Слышу, "Бондарь", пока не жалуюсь! — весело ответил я. — Иначе бы медкомиссию в училище не прошел. А что?
Шла утренняя зарядка. Мы с нашим взводом уже пробежали положенное количество кругов по стадиону и сейчас разминались под бодрые команды прапора "Синички", как всегда, сурового, но энергичного.
— Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! — бодро командовал "Синичка". — Закончили упражнение! Суворовец Пряничников! Не машите так руками! Вы не мельница! Ветра и без Вас во дворе достаточно! Делаем наклоны. Раз, два...
— Андрюх! А о чем вы вчера с Першиным после отбоя терли? — полюбопытствовал Илюха, держась за поясницу. — Как же достали меня уже эти наклоны! И "Синичка" достал со своей луженой глоткой... У-ф-ф! А Вы с Першиным про какого-то Солнцева все шептались... Я слышал. Кто такой?
— О-пачки! — удивился я. — А ты чего, тоже не спал, "Бондарь"? Да у нас, походу, тут уже клуб лунатиков вырисовывается!
— Почему клуб лунатиков? — тоже, в свою очередь, удивился "Бондарь". — Это ты к чему?
Я вспомнил вчерашний разговор в умывальнике с Димкой "Зубило", который едва ли снова не закончился выяснением отношений на кулаках. И решил не посвящать приятеля в подробности. Как любила говаривать бабушка, "знает один — знает один. Знают два — знают двадцать два". И я был с ней совершенно и абсолютно согласен.
Зубов, казалось, тоже не горел желанием возвращаться к теме нашего с ним конфликта. Стоял позади меня, рядом с Лехой Пряничниковым и Михой Першиным, и исправно растрясал целлюлит и жег калории. Будто и не писал рапорт еще вчера...
— Так, ни к чему... — ушел я от ответа. — Не бери в голову, Илюх...
— Ну скажи, Андрюх! — настырно допытывался "Бондарь". Этот точно не отцепится. — Ну чего тебе? В падлу, что ли? Интересно же! А кто такой Солнцев? Пионер-герой? Вроде Вали Котика?
— Почти... — уклончиво ответил я приятелю. А потом решил приколоться. И заговорщически шепнул: — Слушай, "Бондарь"! А ты знаешь, что такое военная тайна?
— Ага! — охотно кивнул приятель.
Повелся. Аж глазки заблестели! И уши оттопыренные навострились. Не хуже локаторов. Приготовился паренек уже слушать большой и страшный секрет!
— Так вот! — весело сказал я. Мы уже закончили зарядку и шагали обратно в корпус училища — на завтрак. — Это вовсе не она! Просто за жизнь с Михой потрещали. Настроение такое было. Ничего интересного. А вообще почитай Катаева, "Сын полка". Отличная книжка!
— Ладно! — пробурчал "Бондарь". — Не хочешь — не рассказывай. Эх, так хочется чего-нибудь в топку закинуть! А до у меня уже от голода живот к спине прилип! А до построения на завтрак еще целых полчаса...
— Угу! — охотно согласился я, чувствуя, что и мой взбодренный зарядкой суворовский желудок срочно требует восполнения дефицита калорий.
***
Так пролетел целый месяц моей второй нежданно вернувшейся юности. Наступил октябрь семьдесят восьмого. Во второй раз в моей жизни.
С Димкой Зубовым мы больше не ссорились, к вящему довольству "Бати" — вице-сержанта Егора, очень переживающего за порядок во взводе. "Зубило" не стал писать новый рапорт об отчислении из училища по собственному желанию. Видимо, во время ночного променада по сортиру училища этому суслику в голову все же пришли кое-какие здравые мысли, и он решил не пороть горячку.