Санька "Левый" и впрямь у нас хиппи заделался в конце семидесятых, вызвав неодобрение местных тетушек, которые, видимо, и сами забыли, как в пятидесятых втихаря мечтали тоже "стилево" одеться. Совсем как те девчонки в ярких платьях — стиляги то бишь...
Теперь у "Левого" было еще одно погоняло — "Санни". Солнце, то бишь. Так его в среде хиппи прозвали и за имя, и за рыжие волосы.
Тогда, в конце семидесятых, наша дворовая компания потихоньку уже не была такой крепкой. Некогда крепкая дворовая братия начала распадаться. Взрослеть мы начали. И разлетались кто куда.
Я вот Суворовское училище пошел. Сознательно запер себя за забором на целых два года. Ленька Маслов в техникум поступил и вообще уехал куда-то в другой город. Встретил я его во дворе только года через три, когда уже поступил в институт.
А Санька "Левый" вообще у нас отжег: в хиппи заделался... Носил роскошный "хайер", который укладывал какой-то вонючей дрянью. Ходил, само собой, на "сейшены" хиппи на "Пушке", на Гоголя, в кафе "Бисквит" на Арбате и к памятнику Маяковского...
Я, в целом, ничего против не имел. На тему военной службы мы с приятелями никогда всерьез не ссорились. Даже как-то, будучи на летних каникулах, на "Яшку" с Санькой за компанию сгонял — то бишь к памятнику Свердлову напротив Большого театра. Послушал, раззявив рот, как ребята бренчат на гитаре, попел с ними пару песен, делая вид, что знаю текст, хлебнул какого-то портвейна, от которого меня потом мутило, и решил: такая жизнь — не для меня. Мой дом — казарма.
А вот Санька к хиппи примкнул всерьез. Исправно ходил на все их тусовки. Гонял на ВДНХ — отмечать дни рождения "битлов". Собирался вместе с другими хиппи у "Стрелы" - памятнику покорителям космоса... Даже в начале лета на какой-то сбор в Царицыно поперся. Там его чуть не повязали...
Беззаботный "Санни" еще не ведал, что пройдет всего пара лет — и всего одна сухая официальная бумажка разделит его жизнь на "до" и "после". Пока ему было всего шестнадцать, и он деловито мешал картошку в углях. Следил, чтобы она ровно пропеклась.
— Ну как-то... чудно это, — выдавил наконец "Левый", осторожно беря печеную картофелину. — Уф-ф, горячая, зараза! Странно быть одетым, как все. Строем ходить. Отвечать строго по "Уставу" или как у вас там...
— Так и тебе то же самое придется делать, Санек, — заметил я, уминая уже третью по счету сосиску и поглядывая на часы. Надо бы скоро уже начинать шевелить булками. Училище, конечно, не на другом конце города, но опоздай я хоть на минуту — залета не миновать!
— Это почему это? — напрягся "Левый".
— Армия, Саня, армия... — вздохнул я.
— Ха! Какая армия, "Рог"? — беззаботно отмахнулся Саня и доел последний орешек со сгущенкой, любовно испеченный моей бабушкой. — Я в институт пойду... А там — отсрочка, все дела... Все в ажуре будет! Плоскостопие мне запросто нарисуют. Так что в гробу я видал все эти песни строем и марш на плацу...
Эх, ответить бы сейчас "Левому" насчет "марша на плацу"... За любимое Суворовское я готов был любого порвать! Даже другу не позволил бы так говорить!
Но шестнадцатилетний Саня, сам того не ведая, предрек свое будущее... Еще немного — и начнутся всем известные события в Афганистане.
Я знал уже, что "Левый" не поступит в институт. С треском провалит вступительные экзамены. А все потому, что весь девятый и десятый класс он пинал балду. Шатался по Москве со своими "хиппи", ездил на "собаках" и старательно учил песни "битлов". Плоскостопия у него, несмотря на все его надежды, в военкомате так и не нашли. Парень был абсолютно и совершенно здоров. И ноги, и зрение, и почки, и желудок — хоть в космос запускай!
А посему пришлось Саньке "Левому" прощаться со своей роскошной шевелюрой. Его призвали в ряды доблестной Советской Армии. Проводили мы его, обритого, на вокзал с песнями — когда в Москве уже прошла Олимпиада-80...
А вот встретили... Да лучше и не говорить, как... В общем, Саня "Левый" на всю жизнь остался восемнадцатилетним.
Неужели и сейчас будет так?
А как же братья Белкины? Ведь получилось же у меня переписать их историю! Может, и сейчас получится?
Попробовать однозначно стоит.
Я посмотрел на беззаботно уминающего печеную картошку приятеля и сказал:
— Знаешь, что, Санек... Дело, конечно, твое. Но я бы на твоем месте все ж подстраховался. Хайер хайером, а про тангенсы-котангенсы лучше не забывать. Кто его знает, как жизнь повернется...
Может, приятель и прислушается, может, нет. Его дело. А мое - предупредить.
И, глянув на подаренные в честь дня рождения часы, спохватился:
— Ешки-матрешки! Пора шевелить булками! А то, не ровен час, в училище опоздаю!
***
В понедельник утром весь наш взвод первокурсников стоял на ушах.
— Представляете, мужики! — выпучив и без того вытаращенные глаза, верещал Тимур Белкин — один из "ТТ-шек". — У нас танцы будут! Та-а-нцы!
— П-ф-ф! — небрежно заметил Леха Пряничников. — Тоже мне... Нашли чему учить. Танцульки! Я в Суворовское пошел, чтобы к армии подготовиться! Чтобы стрелять научиться. Трудности преодолевать... И все такое. А тут... какие-то танцы!
— А ты что, "Пряник", до пенсии собрался с подушкой в обнимку спать? — резонно заметил я. — Али по девочкам не соскучился?
Леха задумчиво почесал коротко стриженную макушку, на которой за месяц успели уже отрасти небольшие вихры.
— По девочкам? Ну... я как-то... это... не думал...
— А ты подумай, Лех! — поддержал меня вице-сержант "Батя". — Подумай... Знаешь, как один писатель говорил? "В человеке все должно быть прекрасно...". Вот, к примеру, понравится тебе симпатичная девчонка... И что ты с ней делать будешь?
— П-ф-ф! — снова небрежно усмехнулся Леха. — Подумаешь? Делов-то... В кино позову...
— Вот! — я многозначительно поднял палец. — В кино! А чтобы она с тобой в кино согласилась пойти, надо сначала ее заинтересовать. А как заинтересовать? Правильно! Бережным и обходительным отношением... Без всяких твоих "гы-ы" и "п-ф-ф!".
— Правильно говорите, суворовец! — раздался вдруг хорошо поставленный, громкий и уверенный голос.
Мы обернулись и, уже наученные, мигом вытянулись по стойке "смирно".
В класс вошла она — наша Мария Федоровна. Бывшая балерина, когда-то игравшая все ведущие женские партии в театре.
А сейчас она преподавала в нашем училище бальные танцы...
И не только танцы. Крохотная и худенькая танцовщица пыталась вбить в наши бедовые головы хотя бы какие-то правила этикета. И именно благодаря ей многим из нас, неотесанных чурбанов в жестком пубертате, запертых в казарме, удалось научиться вежливому обращению с противоположным полом... На встрече выпускников я узнал, что некоторые из наших ребят, оказывается, до сих пор женаты на девушках, с которыми познакомились на Суворовском балу.
— А где девчонки? — бодро спросил Димка Зубов. Он уже и забыл, что еще недавно собирался писать рапорт на отчисление по собственному желанию. Влился парень в коллектив.
— Девушки, суворовец! — мигом поправила его Мария Федоровна. — Девушки! А зачем Вам девушки на первом занятии, позвольте поинтересоваться?
— Дык.. это... — неуверенно начал "Зубило". Он, в отличие от Лехи, очень ждал урока танцев. — Танцевать... с девушкой...
— Чтобы танцевать с девушкой, суворовец, — точно офицер, отчеканила балерина, — надо сначала научиться танцевать. Вы хотите девушке ноги оттоптать?
Зубов понуро молчал. А крохотная Мария Федоровна, даже в зрелом возрасте сохранившая идеально стройную фигурку балерины, царственно указала нам всем на стулья...
— Вот ваши партнерши на сегодняшний урок!
Удивленно переглянувшись, мы вздохнули. Но делать было, как говорится, нечего. Понуро поперлись разбирать стулья. А позже я, аккуратно выписывая полукруг со своей деревянной "партнершей", и подумать не мог, что совсем-совсем скоро я вспомню слова Марии Федоровны...