– Оставьте её, – велю я. – Немедленно оставьте фрайнэ Жиллес в покое.
Монахини замирают, оглядываются вопросительно на меня и мать-настоятельницу.
– Но, фрайнэ Астра, эта женщина явно безумна, и она может… – начинает та.
– За фрайнэ Жиллес всякие грехи числятся, однако о потере рассудка мне пока неизвестно. Я желаю побеседовать с нею, как она того хочет. Мать Алана, где мы можем поговорить так, чтобы ничьих посторонних ушей не достигло всё сказанное нами?
Мать-настоятельница смотрит на меня с недоверчивым недоумением, затем машет рукою сёстрам. Те послушно отступают от Мадалин, а я жестом подзывают одну из служанок и прошу её сходить во внешний двор и предупредить охрану и экипаж корабля о небольшой задержке.
– Так где мы можем побеседовать, мать Алана?
– Следуйте за мною, фрайнэ Астра, – мать-настоятельница неохотно поворачивает обратно, глядит с подозрением на Мадалин.
– Благодарю, – произносит Мадалин тихо.
– Не за что ещё благодарить, – возражаю я сухо.
Едва Мадалин проходит вперёд, как Шеритта касается моего локтя, шепчет на самое ухо:
– Не думаю, что это разумная затея – беседовать с нею о чём бы то ни было. Стефанио не одобрил бы…
– Стефанио здесь нет, а сосланная в другой монастырь фрайнэ Жиллес явно приложила немало усилий, чтобы встретиться со мною, – напоминаю я. – Я полагаю, нужно её выслушать.
– А если она замыслила причинить вам вред?
– Я могу за себя постоять и буду настороже. К тому же я не собираюсь беседовать с нею наедине.
* * *
Мать-настоятельница проводит нас в свой кабинет и удаляется успокаивать сестёр и воспитанниц, растревоженных криками. По моему жесту с нами остаётся Шеритта, она достаточно осведомлена о придворных интригах и императорских тайнах, чтобы ничему не удивляться. Брендетта со служанками ожидают за дверью, в небольшом приёмном покое – нет нужды беспечно, безрассудно разносить то, что намерена поведать Мадалин. В кабинете, просторной комнате с книжными стеллажами вдоль стен и массивным письменным столом, тепло, даже жарко, и я расстёгиваю и снимаю тяжёлый, подбитый мехом плащ, вешаю на спинку кресла для посетителей. Шеритта замирает сбоку от стола, следит внимательно за каждым движением Мадалин, но фрайнэ Жиллес почти демонстративно держится в стороне от меня, не подходит слишком близко.
– Фрайнэ Бромли, если бы я действительно хотела причинить вред Астре, то сделала бы это давным-давно, ещё когда Стефан прятал её в ваших прежних комнатах, – наконец замечает Мадалин насмешливо и Шеритта недовольно поджимает губы.
– Как вы оказались во Франском монастыре, если вас отправили совсем в другую божью обитель? – спрашиваю я.
– У меня остались кое-какие сбережения и кое-какие проверенные знакомые, в том числе и при дворе.
А удачное сочетание первого и второго, как известно, способно открыть немало дверей и раздобыть нужной информации в достатке.
– Вы сбежали?
– Зачем так грубо? – Мадалин словно забывает, что мы не в дворцовой зале среди веселящихся придворных, наслаждаемся музыкой, приятной беседой и шутливыми словесными пикировками. – Побег предполагает преследование, необходимость скрываться, даже быть вне закона… я же просто сменила одну божью обитель на другую… а потом на третью.
Где ожидался визит суженой государя.
– И вас не хватились?
– Во всех этих монастырях столько сестёр… молодых и старых, ведомых истовой верой в богов и своё призвание и оказавшихся в стенах святых обителях по причинам куда более приземлённым. Не поверите, но эти одежды и покровы делают женщину на диво безликой, будто она становится тенью себя прежней. Ни молодой, ни старой, ни красивой, ни увядшей. Никакой, – Мадалин небрежным жестом проводит по чёрному подолу, касается конца верёвочного пояса. – Вы задумывались, почему для моей ссылки избрали именно монастырь Молчаливых сестёр? Они хотели закрыть мне рот, сделать так, чтобы я умолкла навеки.
– Таково было решение Его императорского величества, – вмешивается Шеритта.
– Коему поспособствовали и дражайшие мои родственники. Как ещё на законном основании заткнуть рот женщине высокого положения, не опускаясь при том до очередного несчастного случая? Суть преступления, поставленного мне в вину, такова, что меня не могли судить открыто. Помилуйте, где это видано, чтобы благородную фрайнэ судили за передачу супруге императора незаконной настойки, дабы последняя могла тайно избавиться от приплода, зреющего от чужого семени? – Мадалин хмыкает презрительно, качает головой. – Нет, дорогая Астра, меня могли лишь запереть понадёжнее и лишить не просто права голоса, но самой возможности говорить.