Извозчик уже ждал их возле дома, а в повозке уже сидела Елизавета Алексеевна и воспитанница её Ольга. Марина, как и всегда, была очень бледна и тиха. Последние два дня она почти не выходила из собственной комнаты и не расставалась со странной старой книгой, которую неизвестно откуда взяла. Насилу Софья Львовна убедила дочь заменить её в этот раз на молитвенник.
Всю дорогу женщина молилась о том, чтобы благополучно пережить этот день.
Извозчик остановился аккурат около Свято-Троицкого собора, куда на богослужение съезжались почти все жители города. Стояла замечательная погода и в воздухе разливались ароматы цветов и церковных благовоний. Стены собора казались настолько высокими, словно упирались в самое небо, выложенные из самоцветов лики святых смотрели на людей умиротворённо и одновременно грозно, а десять золотых куполов сверкали на солнце.
Софья трижды перекрестилась и поклонилась, прежде чем войти в храм. С этой минуты тревоги её ушли. Началась служба и то, как спокойно всё проходило позволяло женщине простодушно мечтать о том, как после они смогут отправиться по гостям, а ближе к вечеру все страхи окончательно развеяться и там только и останется, что дожидаться, когда её любимый Тимоша вернётся.
Но стоило только женщине взглянуть на дочь, как кровь мигом застыла у неё в жилах: Марина стояла рядом, но глаза её были закрыты, а на лице выступили трупные пятна, что с каждым мгновением становились всё отчётливее. Софья попыталась закричать, но нечто словно сковало всё тело её от ног и до самого рта. Она отчётливо видела, как мёртвое тело её дочери вдруг шевельнулось, Марина открыла глаза.
Стены храма задрожали, казалось, весь мир вокруг заходил ходуном. Люди вокруг начали кричать и пытаться убежать наружу, но многие из них падали наземь, едва сумев сделать всего один шаг. И среди всего происходящего Софья могла смотреть только на одно – свою дочь, что словно зачарованная двигалась куда-то вглубь храма, совершенно не страшась ничего вокруг.
В отчаянии, мать попыталась схватить дочь за руку, но тут через верхние окна собора внутрь проник свет и затмил собой даже образа в храме. В одну минуту больше ничего не стало видно: ни людей, ни церковного убранства, ни икон, что покрывали в храме всё от пола и до потолка. Не осталось больше ничего. И Софья вдруг поняла, что и её самой тоже не стало.
Но наваждение длилось лишь мгновение. Так же легко и мягко, как он вошёл в храм, свет его покинул. Всё вернулось, как и стояло – ничего даже на пол не рухнуло.
Только Марины не было там.
* * *
Кошмар продолжался. С какого-то момента она уже и не могла различить где сон и где реальность.
И вот снова Марина стояла в темноте, держа в руке фонарь. Ей уже было известно, что произойдёт дальше: она опять потеряет свет и окажется погребённой в чёрной вязкой грязи, а когда откроет глаза, то наступит следующий день. И ночью всё повторится заново. Поэтому сейчас девочка просто стояла на месте. Любое движение было бы бесполезно.
Она с трудом вспоминала о том, как стояла с матерью в церкви и под звуки равномерного пения мысли её с каждой минутой уносились всё дальше, всё глубже в пустоту и обречённость. Казалось, странный и прежде неизведанный мир смерти поглотил её, она умерла. Но вдруг опять это место и этот фонарь.
- Тщетно, - выдохнула Марина и сама испугалась звука своего голоса.
Рука с фонарём опустилась вниз, пальцы отпустили рукоятку. Она всё равно потеряет свой свет – так есть ли смысл им дорожить?
Но тут, до слуха девочки донёсся совершенно новый звук. Это фонарь вдруг с грохотом опустился на пол. И сердце начало биться, как сумасшедшее.
Тьма изменила свои очертания: она постепенно рассеялась, вылепляя всё новые силуэты и от этого резало глаза. Серая комната показалась Марине знакомой: столы, стулья, шкафы. А после даже полумрак сменился светом, который, проникая сквозь окна, сверкал и заполнял всё вокруг. Он наполнял этот мир радостью и жизнью. И тогда Марина поняла, что находится в читальном зале библиотеки.