С криком «Ноги моей больше не будет в этом сумасшедшем доме!» Лярмэ подхватила свой «хвост», пулей метнулась вон, влетела в карету и крикнула кучеру по-французски: «Гони, болван!» — что он, вопреки тупому своему обыкновению, понял мгновенно и исполнил с завидной точностью.
Полозов задал лишь два-три вопроса. Лярмэ ответила кратко и в самых энергичных уличных выражениях. Но разрыдаться нервически Анриетт все ж таки не посмела: муж был кромешен сейчас, как ночь в лесу.
«Вечером он опять сбежит в эти свои трущобы…» — подумала она с ледяной досадой.
…Вслед за неделей последних июльских гроз наступил спокойный и тихий август. Солнце ложилось теперь на траву и листья щедрыми желтыми полосами, и эта позолота на усталой зелени казалась уже осенней. По утрам туман заползал в улицы, зато закаты полыхали широкими лезвиями, репетируя ту кристальную ясность небес и далей, что надолго придет в сентябре.
Жизнь Первопрестольной сейчас казалась идиллически-патриархальной. Довольство щедростью бытия ложилось вроде бы и на нищих. Все уже устали от лета, но еще не слишком думали о зиме. В такие вот дни в грядущие холода и метели как-то по-детски не верится…
Бабетта в очередной раз собиралась поехать к Ванечке.
— Ты, Бабетта, и так там скоро поселишься… — ворчала Марьяна Карповна. — И кому ж я тогда горе свое выплачу, сирота я несчастная?!
Марьяна всхлипнула. Но тотчас для сплетни сосредоточилась:
— Слышь, Бабеттка, как мадама цену ни повышает, а этот-то твой, Кузьмич, аспид, все одно настаивает! Сдастся мадама, как пить дать сдастся, жила проклятая! Что ей из заведения человека хорошего потерять?! Только б деньгами сундук набивать, немчуре бессовестной!..
— Ничего, Марьяна Карповна, я к вам приезжать часто буду! Вы же мне как родная стали уже… — Бабетта и впрямь жалела Марьяну. И, не зная уже, как утешить подругу, добавила: Я еще и к Глафире заеду сегодня!.. Тоже по вас скучает вот, хочет вам бусики те прислать…
— Да что ж и бусики, когда такого человека лишились мы?! Марьяна вознамерилась было всхлипнуть опять, да втянула губу, подумала и изрекла: — Слышь, Бабетт, ты спросила б ее, не нужна ли, мол, экономочка? Устала, вишь, я от здешнего окаянства… Тишины хочу!
— Да спрошу, спрошу! Не откажет, чай, все мы уж такие теперь здесь знакомые!..
Бабетта чмокнула Марьяну в щеку и вышла на улицу. Садясь в пролетку, она вся изгремелась сумкою — в ней была коробка с дюжиной оловянных солдатиков, что купили с Глафирой еще намедни.
— Что ж это у вас там гремит-то так, мадамочка? — насторожился извозчик.
— Дак к сыночку вот еду, игрушки все, — ты не думай, дяденька!..
Извозчик уважительно покивал.
По дороге он рассказывал ей про «бомбистов», которые житья, окаянные, людям не дают теперь и околоточный всем извозчикам велел седоков подозрительных примечать и ему докладывать. Бабетта в меру сил поддерживала сей политический разговор — главным образом охая и крестясь. В конце концов, возница совсем застращал ее.
— Да что ж они хочут-то, эти разбойники?! — вскричала Бабетта рассерженно.
— А черт их разберет! Счастья вроде бы…
— Так и все счастья хочут! Что ж, и всем теперь бомбами друг в дружку швыряться?!
— «Утренний листок»! «Утренний листок»! «Дело Полозова»! — кричали мальчишки-газетчики.
Бабетта остановила извозчика, купила газету: Николай Кузьмич ей ужо опять прочтет и все, как есть, растолкует.
Извозчик тоже купил:
— Я все выпуски прочитываю! Вот ведь ирод, чем занимался-то! Правильно его порешили.
— Что ж хорошего, что человека убили, дяденька?
— Кабы человеком был! А то псом жил, псом и помер! Свои ж, поди, бандюганы его на Хитровке-то и подрезали!
Бабетта вздохнула и перекрестилась уже с искренним, грустным чувством.
— А теперь смех смотреть, — продолжал извозчик, — как они там судятся-рядятся, родственнички его… Французинка, кажись, все себе отхапает. Как ни верти, а жена законная!
— Что ж, дяденька, она женщина теперь одинокая, вдова беззащитная, ей деньги еще больше нужны, чем и замужней-то…
— И то правда твоя! — за душевной беседой извозчик незаметно для себя перешел на «ты».