Бабетта как увидела этот полог, похожий на невестину фату, так сразу все ярко и вспомнила. Вспомнила, как три года назад справили ее с Мясниковым «свадьбу». По обычаю всех борделей, девушку нужно было бы в лотерею разыграть, да мадам Векслер строго-настрого приказала: отдать юницу жандармскому ротмистру Мясникову. Приняв в уважение чин и род занятий «начальства», клиенты не особенно и ворчали-то. Нарядили Бабетту в белое платье, в фату, прокричали все разом «горько!», а после Мясников из общего зала увел ее в дальнюю спаленку, под зеленый бархатный балдахин, золотыми драконами вышитый. Там, в «китайской комнате», и прошла ее первая ночь с клиентом…
И ей еще повезло! У Стешки в первую «брачную» ночь пятеро побывало, да и другие гости в дверях толпились, смотрели, прорвы ненасытимые…
Бабетта теперь уже очень опытная, а все мужчин не поймет — странный он зверь, мужчина…
— Ты, Бабетта, — деющка с головой, сама смекай, для чего им наша сестра-то надобна! — наставляет ее Марьяна.
А еще Марьяну, когда она выпьет, тянет на пение. И тогда она тоненько, как гвоздь по стеклу, выводит:
Иногда Бабетту бес подзуживает сказать: «Господи, да от вашего воя и собаки сбегут!» Но Бабетта умная и ни в жизнь такое Марьяшке не выскажет.
— Войдите! — Глаша тотчас выпрямилась и оглянулась на вошедшую.
Отчего-то Бабетта совсем растерялась, услышав ее переливчатый ласковый и грудной голос, и, как дурочка, на пороге застыла.
Глаша усмехнулась не без самодовольства:
— А! Я знаю: вы, наверно, Бабетта. Мадам Векслер вас ко мне в… компаньонки — так ведь верней сказать? — назначила…
И она протянула Бабетте руку ладонью вниз.
Бабетта окончательно растерялась: на «вы». Рукопожатие Глаши было сухим и быстрым.
— И знаете что? Давайте уж сразу перейдем на «ты»… Ведь Бабетта — это не настоящее имя?
— Настоящее еще хужей… — вздохнула Бабетта.
— Да-а?
— Федрой родитель меня нарек. Выпивши он был, как всегда…
— Федорой?.. — не поняла Глаша.
— Федорой бы в самый раз! А то ведь как животную, прохвост, обозвал — ФЕДРОЮ!
— О! Федра! Героиня Расина! Она влюбилась в своего пасынка… Вы… ты читала?
— Я таких гадостей не читаю, — ответила Бабетта презрительно. — Я в карточки играть иногда люблю и в лото…
— Тоже дело! — усмехнулась Глаша. — Тогда пусть уж лучше Бабетта будет. Хорошо?
— Да хоть горшком назови, только в печку не ставь, рас смеялась Бабетта вдруг добродушно. Еще ни один человек на земле не озадачивался, как ее называть.
— Посмотрим платья? — спросила Глаша, проследив Бабеттин взгляд.
Бабетта не могла глаз отвести от настоящего бального туалета, розовато-сиреневого, газово-муарового, с изумрудными прожилками там и сям.
— Оссподи! — только и выдохнула Бабетта. — Это ж рази с царевичем, с прынцем каким, под венец в эдаком-то!..
— А есть еще и изумрудная брошка сюда… — Щелкнул чернобархатный футлярчик, и по широкому лицу Бабетты словно искры от волны пронеслись.
Бабетта сглотнула слюну, чуть было не перекрестилась. Глаша, прищурясь, наслаждалась произведенным эффектом.
— Ты это… — наконец выдавила из себя Бабетта. — Ты спрячь-ка это, девонька, от греха… Марьянке и всем, никому не показывай… За него ж и убьют, окаянства такого не побоятся… Эк ОН тебе подарил сокровище-то какое…
— И не только это! — Глаша вдруг резко защелкнула футлярчик и горько усмехнулась: — О, он ЛЮБИЛ — иногда! — дарить…
…Через полчаса обе лежали под кисейным пологом и вовсю болтали. Глаша Бабетте нравилась все больше, и она заботливо вводила новую подругу в курс здешних дел:
— Встаем обыкновенно в полдень, завтрак, потом каждая занимается своими делами. Дальше, в четыре часа, обед и тут уж готовиться начинаем: чешемся, красимся, наряды выбираем.
— Наряды сами выбираете?
— Если с Марьяной дружить, то сами.
Бабетта коротко объяснила новенькой про Марьяну.
Конечно, Бабетте страсть хотелось разузнать про Полозова. Но начала она издалека:
— Давеча, третьего дни, был у меня один гость, господин Мишель…
Улыбка замерла на лице Глаши.
И Бабетта отметила это. Любопытство ее разгорелось, аж спасу нет.
И она, коварная, замолчала.
— И чем же это он странным тебе показался?..
— Да как чем? — Бабетта еще потянула время. Да-да, напряглась Глафира-то, и дышит прям тише… — Ничего и не было, а мне сверх положенного пять целковых выложил! За одни разговоры ведь!..