– Однако достаточно. Ни к чему этот пьяный треп.
– Ну что ты? Что ты? Я только во вкус вошел.
– Во вкус, да не тот. Мне о сыне знать надо. К нему-то ты зачем полез?
– Ну какой же ты, право...
– А не надо мне права и не надо мне вкуса твоего. Довольно, сыт вашими вкусами по горло. То гордыня до небес, то свою же собственную морду – да в говно. Нате – смотрите, какие мы чувствительные и праведные, и правдивенькие. Самооплевывание не в твоей натуре. И нечего мозги мне тут пудрить. Так уж я и поверил, что родина для тебя – вавилонская башня и драные штаны. К тому же, это и по существу не так.
– Так, дорогой мой человек, так. Еще как – так! Ты просто давненько не был у нас. Не знаешь. Все поползло по швам. Все валится. Одна злость...
– Но сын-то мой причем! – нажал я, потеряв терпение. – Зачем-то он вам все же понадобился?
– Да что злиться?.. Надо же, заладил: сын да сын. Я вижу удовлетворить тебя может только один ответ. Вот он – получай. Я приехал завербовать твоего сына для работы на нас.
– Снова кривлянье.
– Считай, как знаешь, но иного слышать тебе не дано. Мы-то там, хоть и на самую малость, а все же сдвинулись с мертвой точки, а вы здесь, видать, все еще замороженные.
Вот тебе и Хромополк.
Вот тебе и красная шапочка – здравствуй бабушка.
Я чувствовал себя побежденным и смятым. И самое главное... самое главное, что я никогда не знал его таким. Если он это разыграл, то мастерски, а если, на самом деле, таков, то не знаю.
Не знаю, не знаю.
Не знаю, что лучше: знать или не знать. Все давно заезжено, затоварено: и детектив, и ревность, и страсти по Матфею. Блуждаем в четырех соснах, из пальца проблемы высасываем, приключений на собственную задницу неустанно ищем.
Если внимательно присмотреться к себе, то видно, что и оценки наши, и суждения, и страсти – все в пределах очерченного круга. То-то хорошо, то-то плохо, то-то так, то-то не так.
Очерченный круг, мысли об очерченном круге, о том, что все – суета сует, о том, что надо брать ниже и проще, – все эти мысли приходят ко мне, обычно, на автобусной остановке, по утрам, по дороге на работу. В это время я от всего свободен и особенно остро ощущаю свою невеликость. Невеликость, по сравнению со всеми другими своими двуногими собратьями и, в особенности, в связи с непостижимой загадкой неба, травы и дерев. Или точнее, по сравнению с непостижимостью, которая коренится в самом факте их присутствия, в той великодушной мудрости, с какой они соучаствуют как бы и, вместе с тем, если смахнуть с себя проклятие метафор, совершенно не причастны к тому, что совершается внутри нас, всегда маленьких на их фоне, несмотря на все прущие из нас гордости, заносчивости и всякие прочие пузырящиеся принадлежности.
Кирилл позвонил мне на работу и сказал, что надо увидеться. Ну что ж, кто мешает, ответил я, не предполагая в его желании ничего особенного. Мы, в самом деле, давно не виделись. По-моему, с того дня (точнее, вечера), когда он сообщил о своей исторической жизни под именем защитника Масады – Илота.
– Понимаешь, нам надо срочно увидеться.
– Что значит срочно?
– Срочно значит срочно. Дело очень серьезное, не терпит отлагательства, назови любое время.
– Что-нибудь случилось? – я имел в виду, прежде всего, что-нибудь с ним, с его работой...
– А как ты думаешь, я тебе зря голову морочу? Я забегу к тебе сейчас!..
Мне с трудом удалось отложить встречу на обеденное время, сославшись на неимоверную занятость. Мы договорились встретиться на набережной Мичиган, неподалеку от наших офисов, но когда я спустился, то увидел его ожидавшим меня в вестибюле.
– Что за горячка? Ты же не при защите Масады.
– Представь себе, что дело, о котором я тебе скажу, не менее серьезное. А? Что? – он взял меня под руку и потянул к кожаной скамейке в углу зала.
– Погоди, пойдем к озеру.
На улицах было людно и шумно. Толпы народа на тротуарах, толкотня, скопление машин, рев моторов, сирен – все это, конечно же, мешало ему начать рассказ, хотя и был настолько поглощен собой, что совсем не среагировал на пару-другую реплик, брошенных мной между делом.
– Ну что, я могу уже говорить? – нетерпеливо выпалил он, едва мы уселись на набережной и я развернул свои дежурные бутерброды – один с колбасой, другой с сыром – и яблоко, которые каждое утро вот уже второй десяток лет готовит для меня Нинуля. – Ты кушаешь всегда одно и то же. Не приелось? Что?
– Поделимся?
– Нет, спасибо, я успел перехватить у нас в кафетерии. Ну так я могу начать. А? Что? Ты готов слушать?