– Я готов слушать.
– Хорошо. Тогда я начну.
– Только не забудь кончить.
Эту не очень удачную поддевку он, естественно, пропустил мимо ушей и сказал следующее:
– Вчера вечером я увидел твоего Сашку – с кем ты думаешь?
– Где ты его увидел?
– В магазине "Бест бай", в компьютерном отделе. Не важно. Но с кем, ты думаешь, я его увидел? Что?
– С кем же?
– Ты помнишь, я тебе рассказывал о Потапове? Стукаче, подонке, каких свет не знает. Он накрыл мою мать. А потом, спустя четыре месяца, – и отца. Они уже после этого не вышли. Только при Хрущеве меня известили об их смерти... Ну, ты это знаешь.
– И что же? Ты встретил Сашку с его сыном?
Я понял, что речь о Хромополке, как только он произнес имя Потапов. Ну конечно, Потапов! Не Сидоров, не Панин, ни Прокофьев – а Потапов. Простая, расхожая русская фамилия. Как же я раньше не вспомнил? Но он не мог накрыть его родителей – это не вязалось с его возрастом.
– Ты встретил Сашку с Потаповским сыном?
– Какой сын! С ним самим!
– Не будь мудаком. В каком году твои родители накрылись? После войны, так?
– В сорок шестом.
– Я и говорю после войны. Сколько Потапову было лет тогда?
– Сорок с небольшим, но это ничего не значит.
– Хорошо. Считай – сорок. Какой год сегодня? 88-ой, верно?
– Я же говорю, это ничего не значит.
– То есть, ты встретил Сашку с 82-летним стариком?
– Нет. Ты не даешь мне говорить. Можешь ты слушать? Ты ничего не понял. А? Что? Я тебе по секрету скажу...
– Не надо мне по секрету, я знаю, с кем мог быть Сашка. Он работал в нашем институте куратором от местного гэбэ. Да, его фамилия Потапов, но родителей твоих накрывать он попросту не мог, поскольку ему было тогда не более трех лет отроду.
– Ну хорошо, говори – я послушаю, – сказал чуть не плача Кирилл, открыто обескураженный тем, что я так бесцеремонно его перебиваю.
– На, – сказал я миролюбиво, – погрызи яблоко хотя бы.
Ручаюсь, что чисто механически, не соображая, что делает, он взял яблоко, ребром ладони располовинил его и одну половинку отдал мне. Перед нами расстилался суровый, зеленоватый Мичиган, который по величине и исходящей от него мощи мог бы вполне называться морем. Или даже океаном, ибо под ветром (было ветрено) вздымал приличных размеров волны. А за нашими спинами, сразу же за парапетом, пела, густо шепелявя, городская автострада. Покончив с бутербродами, я закурил.
– Дай я тоже подымлю за компанию.
Дал. Он еще раз повторил, что я ничего не понял, особо подчеркнул, что советская власть ничему меня не научила, что, когда он говорит, что Потапов – не сын Потапова, а сам Потапов, который накрыл его родителей, то он знает, о чем он говорит, и не надо из него дурачка делать, поскольку он сам не разучился еще считать до сорока.
И дальше (по секрету) понес такую ахинею, что я подумал, что кто-то из нас, наверняка, рехнулся. Один – потому что имел дар выдавать бред за правду, другой – потому что имел терпение его слушать.
Он рассказал о каких-то тайных лабораториях во внутренних сферах КГБ, в которых удалось получить некий чудодейственный препарат, предотвращающий старение, некий эликсир жизни, который, он знает это доподлинно, испытывали на заключенных, работающих в почтовых ящиках, т. е. – на сверхзасекреченных подземных заводах. Один из его дядей, крупная личность, по профессии ядерник, работавший в области ядерной биологии, сам однажды давал консультацию сотруднику одной такой тайной лаборатории. И кроме того, один из друзей их семьи, подвергшийся обработке этим препаратом до ареста, вернулся домой после пятнадцатилетней отсидки, ни на каплю внешне не изменившись.
– Что же, это жидкость какая-то? Микстура? Уколы? Или нечто лучевое, электронное?
– И то, и другое. Но это неважно.
– И потом, почему на заключенных и почему гэбэ?
– А ты не понимаешь?
– Гэбэ убивало, это да. Но предупреждать старение... да еще заключенных. Какое чудное гэбэ!
– А, видишь. Ты действительно, не понимаешь. Дело в том, что эта штука, на самом деле, от старения не спасала...
– Что?! – я офонарел.
– Именно. От старения как такового она не спасала. Только сохраняла, так сказать, внешность и физическую силу. А? Что? Ты понял меня? Этот препарат сохранял физическую силу. Ты понял?
– О да! Но что же, в таком случае, старело? Внешность – нет, сила – нет. Что же?
– Что же? Я тебе скажу что же. Ты не поверишь. Старели одни только детородные органы. Причем, с умноженной быстротой.
– У-у-умм, – промычал я, осеняясь. – Детородные органы? Тогда все понятно. А ты знаешь, что у каждой гиены два детородных органа: мужской и женский.