Моему – уж точно.
"Нужно совершенно отказаться от той рационалистической идеи, что Бог есть мироправитель, что Он царствует в этом природном мире".
Это снова Николай Александрович Бердяев. Как говорили в старину, большой оригинал.
Его отрицание традиционного Бога настолько мощно, что любой атеист должен завистью изойти. Однако не торопись. Оно, это отрицание, – лишь тактический ход в непримиримой схватке именно с ним – с атеизмом: "У меня выработалось глубокое убеждение в том, что обычные традиционные методы апологетики лишь поддерживают безбожие и дают аргументы атеизму". Каково?!
"Трудно защищать не веру в Бога, – проницательно замечает он, – трудно защищать традиционное учение о Промысле Божьем в мире. Это учение никак не может быть согласовано с существованием зла и его необычайными победами в мировой жизни, с непомерными страданиями человека".
В самом деле, мир лежит во зле и зло празднует в нем необычайные победы. И если Бог – его создатель и правитель, то Он – подлец и преступник, которого надлежит не любить, а судить, по меньшей мере. На протяжение почти двух тысяч лет, начиная с того дня, когда Церковь успешно воссела на плечах Европы в качестве официального религиозного культа и создала мир Божий, разгул Божественного фашизма захлестнул все. Потекли реки крови, гонений, изощренных пыток, сжиганий живьем на кострах, искоренение и преследование науки. И все во имя Бога, слова Божьего, Божьей истины, Божьей чистоты.
В одной Германии только, за одно столетие только – с 1450 год по 1550 год – было замучено и сожжено 100 тысяч женщин.
Их преступление? Божественная многомудрая ученость юридически свято доказала, что они – эти 100 тысяч женщин – были ведьмами.
По тысяче на костер ежегодно только в одной Германии!
Ни один Божественный трактат, ни одна Божественная догма – ни учение об устройстве Земли, ни учение об устройстве Неба, ни учение об устройстве Души – не подтвердились. Но Божественная Истина каким-то невероятным образом сохранилась во всей своей нерастраченной красе и силе. Даже для такого чистейшего гения, каким был Николай Александрович: "Я не Бога не принимаю, а мира Божьего не принимаю".
Правда, во имя сохранения драгоценной особы он делает отчаянный пируэт, попахивающий явной ересью: отказывает Творцу в его традиционном законном праве быть таковым, то есть – Творцом и Мироправителем в этом природном мире.
"В этом мире необходимости, разобщенности и порабощенности, в этом падшем мире царствует не Бог, – уверяет он, – а князь мира сего. Бог царствует в царстве свободы, а не в царстве необходимости, в духе, а не в детерминированной природе".
Хорошенькое местечко выбрал, не правда ли? Ни людей, ни забот. Царство свободы! Одна абстракция в другой. Трансцендентность в трансцендентности. Но как быть с книгами? Со священными писаниями? Вековыми церковными уложениями и законами? Как их-то подправить и подрумянить? Или спрятать, на худой конец? Но как? Их же – море-океан!
Потом, как быть с Иисусом Христом? Он же и вовсе – наполовину человек. Или на треть? Арифметике тут делать нечего.
И самое главное – как быть простому смертному верующему? Ему-то Бог нужен в этом мире. Не где-то там, в Трансценденции, а здесь, рядышком, чтобы мог подсобить, когда потребуется, и наградить, когда заслужится, и наказать, когда проштрафится, и указать, и наставить, когда заблудится, и так далее.
Не знаю. Голова пухнет от всех этих вопросов. Свихнуться можно. Ясных ответов на них, я лично у Николая Александровича не встречал. Если кто на подсказку расщедрится, намотаю на ус, который непременно для этого отращу. Даю слово. А пока что еще один, несколько ехидный, признаюсь, вопросец. Неужели не брезгливо вытаскивать господина Мироправителя из мира мирского, то есть, из его же собственного детского места, чтобы смыть с него легендарное дермецо да очищенного переместить в нечто иное? А если нет, не брезгливо, – то порядочно ли для такого мудрого и нравственного ума? Ведь до сих пор забыть не могу, как по моей отнюдь не могучей студенческой спине истово прохаживались профессорские плетки, насвистывая ту же присную, по сути, мелодию. Мол, Ленин – свят, и негоже валить на него вину за наши греховодные делишки.