– А што-о жэ, я повидло по-твоему? Должен травить свой организм ихней коммунистической пакостью?
Столик, за которым он сидит, – неподалеку от нашего. Все русские (пардон, еврейские) столики – на одной площадке, вместе. Мне все слышно. Думаю, что он намеренно повышает голос, хочет, чтобы я услышал и вмешался. Мы решили поставить на столы "Столичную" с единственной целью ублажить американцев. Для большинства из них знания о России исчерпываются четырьмя именами: Достоевский, Чехов, Толстой и Столичная. Дима "Столичную" на дух не переносит, и то же самое – многие русские. Не знаю, как затесалась она к ним на стол. Накладка.
Пока подхожу к ним, слышу Игорь отвечает:
– Да ты что, дурья голова! У них уже коммунизма никакого нет!
– Это, по-твоему, нэт. А по-моему, коммунызм у ных всегда будэ. Он у ных у сером растворе плавае. Знаешь этот анекдот?..
Жемчужина скабрезного фольклора, – анекдотов знает прорву, – уже готова была сорваться с его губ, как я подошел:
– В чем дело, Демьянчик?
– Што-о такое, я спрашиваю, в этом доме што-о, ничего, кроме этого троянского коня коммунизма, нету? Мы што-о, в один день так обеднели?
Игорь поправляет:
– Не троянского коня, дурья голова. А троянского зелья – ты хотел сказать. Какой же это конь?
– Сам ты конь, – отмахнулся Дима, а у меня в руках к этому времени уже была бутыль Смирновской, моментально принесенная услужливым и догадливым барменом. По-русски он явно не знал ни бэ ни мэ.
Дима, конечно, шутил на таких высоких тонах, но все же я понял, что поручать Кирилла его заботам негоже. Вернувшись к своему столику, я тотчас же опрокинул две рюмки кряду, одну за другой, не закусывая. Есть совсем не хотелось. Хотелось кернуть. Хотелось освободиться. Освободить весь механизм души и сознания от посторонних шумов и скрипов, от непрестанных перегрузок, поставляемых черт знает чем, но всегда чужим, внешним, ненужным, необязательным. Хотелось наслаждения. Простого, одноклеточного, звериного. И прекрасна так, и хороша темная звериная душа. Хотелось детства, безоглядности, игры, забавы, забытья.
Хромополк подходит. Я вижу, как он встает со стула, бросает на него салфетку, придвигает его вплотную к столу, в руке – рюмка, сейчас к нам подойдет. Так и есть – к нам приближается. Хочет выпить за здоровье бабушки. Мама опешила – краснеет, улыбается. Он тоже цветет. Говорит о внуках, о том, какие прекрасные у нее внуки – гордиться должна.
– Кто этот парень, – спросила моя сестрица Лизавета, когда Хромополк удалился, – Сашин начальник?
– Возьми поешь что-нибудь, – сказала Нинуля, протягивая мне пышный бутерброд с толстыми слоями масла и икры, – небось с утра еще ничего не ел.
К этому моменту у Гриши с Семой уже было налито по-новой, я плеснул себе тоже – и очередная порция веселой влаги приятно разлилась внутри.
– Ты больше пить не будешь! – бросила неожиданно Циля, будто очнувшись, выхватила из Семиной руки рюмку и поставила подле себя, по другую от Семы сторону.
– Что такое? Почему? – сыграл в возмущение Сема.
Я вгрызся зубами в бутерброд и думал о том, как описать словами вкус тающего во рту масла и нежный холодок рыбьих глаз. Для Кэрен, есть рыбью икру – все равно, что есть рыбьи глаза.
– Посмотрите на нее, – сказал Гриша, – что он, просто так пьет? Он же гуляет на свадьбе у своего родного племянника!
– Вот именно, – подхватил было Сема, но Циля снова – как ножом:
– Ты больше пить не будешь!
– Ах, эти жены... Хотите анекдот? Мойша подходит к своей жене и говорит: посмотри, Сара, на кого ты похожа. Ты же настоящая шлепарка. Ну и что, – отвечает Сара, – если б ты был генералом, я бы была настоящей генеральшей.
– Слыхала? – спросил Сема Цилю. – Я пью, почему же ты не генеральша?
– Потому что ты не генерал.
– А разве пить – не быть генералом?
– Где на всех усов найти?
– Тоже верно, – сказал Гриша, – не каждый генерал – пьющий, но каждый пьющий – генерал.
– Наоборот! – сказала Циля. – Ты, видать, уже тоже перебрал. И не думай, что я такая уже ведьма. Просто я знаю, что такое его язва. Как выпьет – так на стенки рвется.
– Да, – поддержала Цилю наша Лиза. – Ты не знаешь, Гриша, так лучше не вмешивайся, эта вот. Язва это не шуточки.
Делать было нечего, дело было вечером. Я встал из-за стола, возжаждав пройтись меж столиков, поглядеть на своих дорогих гостей. Как мы поживаем, все ли в порядке, всего ли в достатке, удобно ли, вкусно ли? Шумы, остроты, шутки, снова поздравления, снова обнимания-лобызания, бесконечные тосты – чуть ли ни с каждым по отдельности.