Пока Мишка, дурачась и паясничая, демонстрировал свой жребий, приняв на себя все внимание свадьбы, молодожены успели очутиться на балконе, встроенном в стенку таким образом, что одна его половина глядела внутрь зала, а другая – вовне, во двор и парк. Сашок стоял, нагруженный кучей цветов, которую он, едва справляясь, держал, обхватив двумя руками на груди и животе, а Кэрен, стоя рядом и размахивая небольшим букетиком, приглядывалась, в кого бы из девчат, столпившихся вокруг Мишки, его бросить. Кому достанется букетик, та и будет невестой поймавшего подвязку.
Букет угодил в одну из сестер Кэрен – О нет!... Двойного родства нам не надо! Фортуне тоже не мешало бы знать меру.
После этого Сашок и Кэрен перешли на внешнюю сторону балкона, и все население зала шумной толпой двинулось к дверям, на открытую площадку. И тут же на всех полетели сверху цветы. Они были розовыми и тряпочными, что немедленно покоробило меня. Однако не надолго.
Я вскоре узнал – почему тряпочные.
Когда молодые спустились вниз и сквозь длинный коридор людей направились к выросшему вдруг по щучьему велению белому длинному лимузину, в них посыпались горсти мелкого зерна. Пшена, должно быть.
– Откуда? Откуда пшено?
– А ты разверни цветы.
В самом деле, каждый лепесток – мешочек, наполненный зерном, который очень легко и удобно открывался.
Под дождем зерна – на счастье, в знак доброго потомства и семейного плодородия – они прошли к лимузину с открытой крышей и, стоя в нем, счастливые и восторженные, медленно отчалили, как на большом белокрылом лайнере.
– Куда они поехали?
– В отель.
У них будет яркая романтическая медовая ночь в одном из богатейших отелей города.
Этот эффектный финальный ход лимузином и для меня был полнейшей неожиданностью. Не знаю, знала ли о нем Нинуля.
Вот и все.
Вся свадьба глядела им вслед, провожая добрым взглядом, напутственной шуткой, восторгом, червоточинкой тоски и ностальгии. Молчанием.
Только они отчалили – наступил обычный в таких случаях спад. Как после шумного напряженного спектакля. Занавес опущен, шкатулка захлопнулась, аплодисменты смолкли.
Пауза, выдох.
Выдох перед тем, как новая порция воздуха заполнит легкие, новые мысли, эмоции, впечатления наполнятся словом, жаждой говорить, оценивать, судить-рядить.
Вдруг – молниеносное вдруг...
Вдруг в щель этой паузы врывается крик.
Истерический, режущий, раздирающий душу крик. Такой крик я слышу второй раз в жизни. Первый был тогда в детстве, когда, соревнуясь с Гришей, я сорвался с перекладины и потерял сознание. Перед самым провалом в темень меня прорезал крик моей сестры Лизы.
Сейчас тоже кричала она.
Я рванулся на крик – и первым делом увидел ее. Она стояла, изогнувшись, как от боли, надломлено вздымая руки и повторяла:
– Он убит! Он убит!
Хромополк лежал за кустами, чуть поодаль от стоянки машин, во фраке, плашмя на спине с окровавленной рукой, прижатой к красному, растекшемуся по низу живота пятну. Кровь просачивалась сквозь пальцы, обагрив рядом траву. Следы крови видны были также на асфальте, в проеме асфальтной дорожки между машинами и кустами.
Кто-то проволок его сюда через весь паркинг.
Я присел на колено. Голова его была повернута набок, не повернута, а как-то насильно вывернута, что ли, и от края губы вниз к подбородку, к невидимой мне щеке и шее все было в крови. Вроде как ножевая рана.
Кто-то щупал пульс. Реплики ужаса, возмущения, догадки, предположения.
Я не сомневался, что это дело рук Кирилла. Образы Полюси, предупреждающей о его невменяемости, разбитого фужера и его самого, одержимо требующего моего внимания, мелькнули перед глазами и сдавили грудь острой болью. Моя вина!
Через несколько минут воздух прорезали воющие сирены, и спустя мгновенья три полицейские машины, карета скорой помощи и две пожарные были уже здесь. В этот момент подошла Циля, белая, как стена, со слезами на глазах:
– Иди спасай Семку. Его рвет желчью.
Господи, с минуты на минуту не легче. Ее всю трясет. Перед тем, как бежать к Семе, я все же решил узнать сначала, в какую больницу они повезут Хромополка.
Позвоните по такому-то телефону. Чем записать, на чем? – ни бумаги, ни ручки. Санитар протягивает карточку с адресом и телефоном. Бегу к Семе. Нахожу его в вестибюле туалета. Скорчившись, он сидит чуть ли не под умывальником, его рвет – ничем, пустотой.
Перед ним – маленькая мутноватая лужица. Ясно, никакой желчи. Просто водица. Ничего не жрал ведь.
– Я умираю, Наумчик. Это конец.
– Еще бы, так храбро накачаться, – просовываю руки в его подмышки, пытаюсь обхватить, поднять.