– Ты сексот!
Я сексот. Заложить бандита – сексотство?
– Но ты не можешь утверждать с уверенностью.
Могу.
Могу, господа любезная еврейская публика. Я все могу. Никакие Полюсины галлюцинации и никакие ее родственные всхлипы не спасут мерзавца от возмездия.
Сознание особенно усердно выстукивало слово "галлюцинации", дабы заглушить, очевидно, нечто противоположное. Прислушайся я к Полюсе с большим доверием – возможно, ничего и не случилось бы, никакого выстрела. Вот, что терзало. Но никак не сексотство.
Тишина в коридоре. У процедурной конторки тоже ни души. Ни сестер, ни санитаров. Приоткрываю дверь в палату Хромополка – ничего не видать, только белый занавес с потолка до полу. Снова усаживаюсь с журналом. "Прист" – это что? Поп или священник?
Прист из Кливленда обвинен в сожительстве с мальчиками воскресной церковной школы. Знаменитый телевизионный евангелист Джимми Бэккер разоблачен: нажил миллионное состояние на пожертвованиях от прихожан и верующих телезрителей. В золоте купался. Дворцы себе понастроил, потаскушек содержал, в Ройлс-Ройсах катался. Одна из потаскух и выдала.
Бэккер! Еврей – не иначе. У нас в Россиюшке звучал бы явно по-жидовски. Бэккер!..
Это какой же приход такой тупорылый должен был быть, чтобы отдавать последние гроши этому своему пастырю? Торгующему нашим Иисуси-Христоси прямо с экрана, на вынос и в розницу? Американская публика в тысячу раз меньше защищена от демагогии трибунного оратора, от велеречивого красного словца и обещания, чем мы, стреляные советские воробьи, не одну собаку на этом деле съевшие. Рабьи души свободного мира – никакого иммунитета!
В вестибюле появился очкарик в голубой пижаме. Копна черных курчавых волос, как у Пушкина. Врач. Двое молодых молодчиков, подтянутых, в штатском, очень смахивающих на наших гэбэшных мальчиков, того же, например, Хромополка в юности, – по обе стороны врача, как почетный эскорт. Остановились у конторки. Что-то обсуждают. Нет, братцы, придется вас побеспокоить.
– Можно спросить вас о Потапове?
– Можно.
Вежлив, тактичен, охотно рассказывает, отвечает на вопросы. Состояние Хромополка критическое. Шансов на жизнь не более 30 процентов. Операция прошла успешно. Потеряно много крови. Пуля пробила бедренную артерию, раздробила кость, порвала такое-то ответвление прямой кишки и много сосудов. Что касается ранения на лице, то оно незначительно. Никаких особо серьезных повреждений нет. Пуля пролетела вдоль щеки, оставив лишь глубокую царапину. Входить к нему пока не стоит. Где-нибудь через час, не раньше – если я так настаиваю.
Последние слова он произносил, отвлекшись, снимая с пояса небольшую коробочку с тонкой полоской экрана – бипер.
Ну ты, Гришенька, скажешь теперь? В лицо-то кто-то все же стрелял. В свое собственное лицо из своего собственного кармана не попадешь.
...Не успев сесть, я почувствовал за спиной шаги и обернулся. Ко мне подходил один из молодых гавриков, сопровождавших врача.
– Ну как ваш брат? Полегчало ему?
Оказывается, это был один из следовательской команды, бывших там, на месте преступления, и запомнивший меня. Не хочу ли я прогуляться с ним в столовую, попить чего-нибудь? Отчего ж не хотеть – горю желанием. Пока петляли длинными коридорами, почти молчали. Его зовут Чак. Полное имя – Чарльз. Можно – и Чарли. Он показал мне карточку сотрудника бюро расследований. Я небрежно глянул, повертел в руке. Откуда я знаю Кирилла?
– Допрос?
– Да нет, просто так. Лично.
Столовая пуста и чиста. Типичный ухоженный Макдональд. Отнюдь не для больных – для посетителей.
Взяли по чашке кофе, уселись. Скрывать мне было нечего и было абсолютно безразлично, официально ли он меня допрашивает или просто так, лично – ввиду особой личной любознательности. Так что болтал я с ним непринужденно и о Хромополке – потомственном гэбэшнике, а ныне физике, и о Кирилле, чьи родители погибли по доносу хромополковского отца.
Я сексот. Никакой нужды выгораживать Кирилла у меня не было. Говорил, что знал. Говорил, как самому себе, преодолевая горечь сцены, устроенной мне моим лучшим другом – кристально честным и прямым Гришей.
На обратном пути я спросил его, что им известно о характере ранения. Нет ли свидетельств несчастного случая – простого самострела? Он посмотрел на меня, как на идиота. Он даже не понял, о чем я спрашиваю.
– Надеюсь, вы не станете трогать сегодня моего сына. Как ни как, а медовая ночь...