Будет жить, будет жить, будет жить!
Этой процедурой я занимался до тех пор, пока медсестра не сказала "достаточно".
Я поставил стакан на близстоящий столик и, взяв Хромополка за руку, слегка приподнял ее, потом накрыл ее другой своей ладонью и стал гладить. Губы его зашевелились, и вдруг – опять чудо! – преодолевая слабость, он выдавил из себя длинную фразу:
– Хороший вы народ, но шибко спешите.
Я ничего не ответил. Я не знал, что ответить. Я был счастлив, что он заговорил. Значит жив! Значит поживем еще, наговоримся. Я одобрительно кивал и улыбался. И чувствовал, как слезная пелена обволакивает мне глаза. Я смахнул ее усилием воли и прикусил губу. Спустя некоторое время веки его закрылись, я уложил его руку обратно на кровать и стал озираться на приборы, на диаграммы и схемы на экранах, стараясь угадать, какая из них контролирует работу сердца.
– Хороший вы народ, но шибко спешите, – отозвалось между делом в сознании, как эхо.
На одном из экранов попрыгивала густая сетка линий-столбиков различной длины, создавая в совокупности волнообразную кривую на концах – снизу и сверху. Это сердце. Так скачет сердце.
– Что он сказал? – спросил за спиной молодой мужской голос.
– Кто?
– Мистер Потапов.
– Мне трудно перевести. Непереводимое.
– Но все-таки.
– Я говорю "непереводимое".
Голос замолчал.
Глаза у мистера Потапова закрыты. Лицо неподвижно. Видимо, снова провалился в яму сна. Пора домой.
Не знаю, чего я еще мешкал, не уходил. Все казалось в норме. Он будет жить. И это главное. Я смотрю на капельки жидкости, равномерно ползущие в прозрачной трубке. Зеленые. Прозрачно-зеленые.
Сколько оттенков у зеленого цвета?
Капля остановилась. Дернулась. Вперед, назад. Пошла. Снова остановилась. Что-то неладное!
Подскочила сестра. Что-то делает с капельницей. Гляжу на сердечный экран. Почти нет амплитудных бугорков! Почти сплюснутая линия! Вылетаю из палаты. Где врач? Врачи где?
Немедленно врача! – ору во всю глотку.
Расползаются широкие ворота лифта. Носилки кожаные на длинных лапах с роликами. Санитары. Мгновенно весь этаж наполняется синими пижамами. Суетня, беготня. Хромополка увозят.
Куда его везут?!
Хромополка увозят на длиннолапых носилках на повторную операцию. Вместе со всеми ныряю в раскрывшуюся пасть лифта.
Бегу со всеми до операционной. Бегу до тех пор, пока кто-то – за плечо. Стоп. Дальше нельзя. Тот же, смахивающий на Чака молодой человек. Тоже, видимо, сотрудник. Будем ждать здесь. Заводит меня в соседнюю комнату. Большие окна. Еще горят фонари, но уже чувствуется, что вот-вот проклюнется рассвет. Круги туманного, молочно-серого марева вокруг фонарей, как нимбы святых.
Сотрудник протягивает мне руку. Называет свое имя. Его зовут Стив. Очень приятно. Очень он нужен сейчас. А впрочем, – все же не один. Хоть какая, да компания. Сидим, молчим. Белые, короткие, распавшиеся на бока волосы. Ровный острый нос. Снова появляется Чак. Старый знакомый. Привет. – Привет. Снова предлагает пройтись за кофейком. Отказываюсь.
– Сходи с мистером Стивом.
У американцев не принято прибавлять "мистер" к имени. Возможно, и звучит нелепо. Но я всех своих сослуживцев так называю. Мистер Том, мистер Бен. Мое изобретение. Борьба против пресного однообразия. Ничего, привилось. Многие в ответ и меня так зовут. Значит приняли.
Мистер Стив не выражает согласия.
– Покурить, – говорю я, – другое дело.
– Заодно и покуришь.
– Нет, – говорю, – я покурю на балконе.
Выхожу на балкон. Закуриваю. На фонарях туманные нимбы, а вдали за лесом – тонкая паутинка алого небесного света и подсвеченные ею барашки облаков. Смотрю вниз на ползущие коробочки автомобилей у приемного покоя. Паркинг забит.
Выходит Чак.
– Одолжи сигарету.
Видно, что не курящий. Пыхтит, не затягиваясь.
– Что тебе мистер Потапов сказал?
– Когда?
– В палате.
– А, в палате. Что же он мне сказал? Он попросил увлажнить ему губы водкой.
– Серьезно? – расцвел.
– Позитивно.
– Я думаю, что врать тебе не имеет смысла. Все разговоры в палате все равно записываются.
– Тогда зачем спрашивать? У вас переводчиков нет?
Загасил сигарету, вернулся в комнату. Чак – за мной. Сидим втроем по разным концам, молчим. Говорить не о чем. Откидываюсь на спинку, прислонив затылок к стенке. Веки тяжелеют. С закрытыми глазами сидеть опасно. Заснуть – раз плюнуть...
Галлюцинирую.