Она подняла голову:
— Что?
— Невозможно даже предположить. — Игорь отложил карандаш. — Энгельбах думает, что там архив одного тайного общества.
— Архив? — протянула Вика. — Это что, бумаги, папки, да?
— Ну что ты, какие бумаги, третий век до нашей эры. Пергаменты, пальмовые свитки. Представляешь?
— Представляю, — вздохнула она. — И больше ничего?
— Ну… может, еще что-то. Что сохранилось, не истлело, не рассыпалось… Но главное, идеи, которые…
— В общем, ерунда всякая.
— Ну почему ерунда? — загорячился Игорь.
— Да конечно, ерунда, — отмахнулась Вика.
Они заспорили. Игорь говорил о Девяти Неизвестных, о Востоке, о том, что с библейских времен именно отсюда человечество черпает духовные и энергетические импульсы, что именно здесь, в горных монастырях и отдаленных ашрамах, рождаются все великие идеи о сущности мира и бытия, что за внешним примитивизмом и простотой восточной жизни скрыта гармония с природой, умение сохранять и беречь все живое, а не губить и разрушать во имя бесконечного потребления, но… Вика словно не слышала его. Она твердила, что жить человеку надо по-человечески, а не полуголым в пещере, хотя, впрочем, пусть так живут те, кому это нравится, а что касается ее, то она категорически не согласна прозябать в пещере во имя какой угодно, пусть даже самой великой духовной идеи, будь то обрыдший всем коммунизм или сверхмодный буддизм. И вообще, все эти идеи давно устарели, они, как цепи, как хомут на шее.
— А хомутов я терпеть не могу и хочу жить без ошейника. И вообще не по-собачьи!
Она вдруг не на шутку рассердилась, замолчала, отвернулась. Игорю почему-то стало совестно, он не знал, чем ее отвлечь.
— А знаешь что? — вдруг вспомнил он. — Я же тебе приданое привез.
Вика чуть не выронила сигарету:
— Какое приданое?
— Расческу. И три заколки, — сообщил Игорь. — Ты их у меня два года назад забыла.
Она сразу засмеялась, бросилась на него, забарабанила кулачками по груди.
— Негодяй, хитрюга! Знает, чем тронуть глупую бабу! Мол, вот, храню твои заколки и плачу над ними… Плачешь, да?
— Бывает.
— Скупыми мужскими слезами?
— Ими самыми.
— И забыть не можешь?
— Видно, не могу.
— Ну и дурак! — Она уселась к нему на колени, тронула рукой волосы. — Тебе нужно было забыть меня на другой же день. Наплевать и забыть. Ну зачем ты приехал, скажи? Зачем? — Она вела пальцем по его бровям, ресницам, губам. — И вообще… откуда ты взялся, с какого дуба рухнул на мою бедную голову, а? Кто тебе дал право присваивать меня? — Ее пальцы скользнули под его рубашку, тронули шею, грудь, медленно опустились вниз по животу. — И почему, скажи, ты, домостроевец, куркуль непробиваемый, юродивый со своим Востоком на шее… почему я так хочу тебя… так хочу, что как увижу, так истекаю вся?.. Почему, зачем?..
И снова была, как когда-то на парте в институтской аудитории, нетерпелива, требовательна, всем своим телом отзываясь на его движения, то подхлестывая его, то приостанавливая, то смеясь, то задыхаясь…
8
И вот, за последним обломком скалы, за последней кучкой мелкого щебня полностью открылся узкий проход, уходящий во тьму. Пятеро ученых стояли перед ним, вглядываясь в глухую, застылую темноту скалы. Тени людей замерли на стене и сводах в свете мощных фонарей.
— Ну что ж, — объявил Энгельбах, поворачиваясь к Игорю. — Теперь слово за вами, господин горный археолог.
Игорь шагнул в проход. Свет его фонаря сразу потонул в глухой тьме, показался слабым. Гулко стучали шаги. Игорь осторожно уходил в глубь прохода.
Вот проход заметно расширился и снова, как на слайдах доктора Шармы, уперся в скальную стену. Игорь повел лучом фонаря, и перед ним возникла новая «дверь», в точности такая же, как первая, рухнувшая. Точно так же в каменной стене был едва заметен очерченный бороздкой четырехугольник, почти не выделявшийся на ее черноватом, монолитном фоне. И вновь вдоль бороздки белели гипсовые печати.
— Раз, два, три, — беззвучно считал Игорь… — семь, восемь, девять.
Он осветил ближайшую печать и достал из нагрудного кармана лупу. Печать была совершенно цела. На ней не виднелось никаких повреждений, не осыпалась ни пылинка гипса, в луче фонаря отчетливо читались письмена:
«Перед страхом всеобщей гибели замкни свои уста».
Почти целый день Игорь провел в чреве скалы. С фонарем, молотком и лупой в руках он осмотрел весь свод и стены, сантиметр за сантиметром, трещинку за трещинкой. Он лежал под стеной, ползал по полу, вглядывался, простукивал, изучал след каждой царапины на скальной поверхности.