Туман
1
Туман стал наваливаться с вечера, когда Николай повел товарняк на Гомель. Сперва в зеленоватых и уже по-осеннему жухлых ложбинках за насыпью зашевелились белые змейки, они свивались в клубки, пухли, как на дрожжах, заполняя собой и забеливая всевозможные впадины и вмятины на земле. Потом белесость поползла и по ровным местам, пустилась оплетать снизу кустарники и подошвы деревьев, а затем и вовсе оторвалась от земли и пошла паутиниться по веткам орешника и ольшаника, по стволам сосен и берез и просто по голому воздуху. Спустя какой-то час туман сплошь заполонил землю, седым морем разлился над нею, и в этом море черными кораблями всплывали хребты лесных массивов вдалеке и разноцветными катерками с белыми трубами выныривали крыши селений, мимо которых проносился тепловоз, трудно пробивая туман мощным светом прожектора.
Это была последняя поездка Николая перед отпуском, и складывалась она чертовски невезуче. Не из-за тумана, конечно. Хотя туман тоже не радость, ибо съедает световые огни, и ты так напрягаешь зрение, что в глазах колет иглами и прыгают черно-малиновые блошки. А вот уже в Гомеле, когда сдал состав, а заодно и тепловоз, другой локомотивной бригаде, у него началась стычка с дежурным по депо. У дежурного была своя задача: поскорее отправить его в обратный путь, поскорее вытолкнуть со станции прибывший из Минска товарняк, а у Николая своя: не принимать тепловоз, который ему подсовывали техосмотрщики, так как на нем не устранены неполадки (что было отмечено в журнале техсостояния), и требовать другой, исправный. Исправный он все-таки вытребовал, но канитель тянулась часа два, с обоюдными упреками и препирательствами.
Эти штучки с тепловозами хорошо известны машинистам. Раньше, когда ходили паровозы, бригада закреплялась за определенным локомотивом. Оттарабанили товарняк, скажем, в Бахмач, развернулись, подцепили другой состав и потянули его своим же паровозом в свое депо. Теперь тепловозы «ходят по рукам», теперь в чужом депо того и гляди, что обведут тебя за нос. Могут даже упрашивать слезно: ну, чего ты, дескать, ерепенишься? Подумаешь, неполадка — текут секции! Небось не вытечет все масло по дороге! Давай, друг, езжай!.. Вытечь-то оно не вытечет, но в своем депо тебе тоже шею намылят: зачем принял такую машину, почему не отказался? Словом, вот такая петрушка идет — «свои — чужие».
Короче говоря, Гомель он покинул в четыре утра, и тепловоз нырнул в туман, объявший теперь и землю, и небо, и так загустевший к тому часу, что казалось, будто машина не движется, а на месте крутит колесами, находясь в какой-то паровой камере, под паровым колпаком.
На первой же станции, какую он желал бы проскочить с ходу, ему дали красный свет, и снова получилась длительная задержка. Подбежал знакомый дежурный: «Коля, выручи, подцепи два вагончика, вторые сутки стоят!..» Голос — как у нищего, только что руку за подаянием не тянет. Видать, не одному уже машинисту кланялся насчет этих «двух вагончиков». Ну и он не может: у него состав, дай бог! — четыре тысячи тонн с гаком, критический вес. Возьмешь свыше критического, — опять же начальство стружку снимет. К тому же впереди, через два перегона, подъем. Пойдет встречный состав, остановят тебя на разъезде, потом, не дай бог, не возьмешь подъем, придется осаживать весь этот сверхкритический обратно на станцию.
«Ко-оля!..» — это уже с отчаянием. Да ведь все понятно! Ему ведь позарез нужно спихнуть с себя эти два вагона, иначе — неплановый простой, плохие показатели и прочее. «Ладно. С чем вагоны?» — «С цементом, Коля! Там всего-то — ничего: тонн сто, не больше!» На радостях сразу же и приврал: если с цементом, то верных сто пятьдесят. Это уже сверх всякого сверхкритического. Но все же взял. Договорились, что диспетчер до подъема даст ему зеленую улицу. Решил так: сегодня воскресенье, начальства в депо не будет, а с завтрашнего дня — он в отпуску. Разыскивать его для проработки не станут.
На подъем шел тяжело. Потом сверхкритический легко покатился с уклона, а дальше и по ровному профилю. А тут уже и рассвет процедился, стало малость веселее. Туман задымил в косых лучах солнца, начал понемногу растекаться в стороны от разрезавшего его тепловоза, уползать вверх и медленно истаивать, обнажая постепенно землю, на которой решительно все, от травинки до бетонных электростолбов, было мокрым, и на каждом предмете, на каждом листке и стебельке ртутью посвечивала роса. Но на подъезде к своему городку тепловоз снова попал в густое туманное месиво, наползавшее от реки, на берегу которой местился городок, целиком погруженный сейчас в туман.