Уж и неизвестно, сколько раз прочли сестры это письмо. Читали вслух и про себя, снова вслух и про себя. Спустя три дня они приняли окончательное решение.
В тот же день, надев свои лучшие платья, надев шляпки и перчатки и взяв зонтики, поскольку небо с утра хмурилось и часто накрапывало, они отправились на соседнюю улицу — в горсовет. Оттуда пошли в райсобес, из райсобеса — в бюро технической инвентаризации, в чьем ведении находились домостроения. А дальше — к нотариусу, снова в райсобес, снова в горсовет и, наконец, в школу к знакомой секретарю-машинистке, которая по их просьбе отпечатала объявление о продаже дома.
Их просьба, с какой они обращались в разные учреждения, многих приводила в недоумение: зачем, почему, какая в том необходимость?
— Мы так решили, — отвечала Надежда Григорьевна, и вид у нее при этом был торжественный. — Мы все хорошо обдумали.
Они не стали рассказывать сторонним людям, что уже не могут содержать в порядке свой старый дом, что с каждым годом им все труднее топить зимой печи, носить дрова и уголь, воду из колонки, расчищать снег, ходить в магазин или на рынок, самим стирать, мыть полы. Они полагали, что это всем ясно без объяснений. И просили лишь об одном: помочь им устроиться в Лесное, откуда писала им Алина Петровна.
Лишь один раз, когда инспектор райсобеса, молоденькая девушка в юбке-коротышке и сильно накрашенная, сказала сестрам: «Не понимаю, чего вам не хватает. По-моему, у вас вполне счастливая старость», — Виктория Григорьевна с грустной улыбкой ответила:
— Старость, милая девушка, в отличие от молодости не может быть счастливой. Самое лучшее, если она будет покойной. К сожалению, молодые люди не всегда это понимают. Если вам когда-нибудь придется читать записки известного сельского учителя Сухомлинского, вы найдете в них те же мысли.
Домой сестры вернулись к концу дня, донельзя утомленные, но довольные сделанным.
Еще больше обрадовались они, когда на другой день явился первый покупатель.
— Эй, хозяева, где вы тута? — весело закричал он, войдя во двор. — Этая хата продается чи не этая?
Надежда Григорьевна и Виктория Григорьевна поспешили к нему из комнаты.
— Да, да!.. Здравствуйте!.. Вы прочли наше объявление?..
Перед ними стоял краснолицый мужчина крупных размеров, в синем полинялом картузе, в такого же цвета полинялом костюме и в расшлепанных сапогах.
— Да кто ж з вас за главную хозяечку будет? — весело спросил он, осматривая вприщур сестер.
— Мы обе, — охотно отвечала Виктория Григорьевна, не скрывая своего удовлетворения по поводу прихода этого веселого человека. — Дом разделен на две половины: одна — моя, другая — сестры. Но одной половиной мы совершенно не пользуемся.
— Ясненько, — кивнул веселый покупатель и предложил: — Ну, давайте обсмотрим, чего у вас тута есть.
Осмотр Нечипор Фомич (так звали покупателя) начал со двора и с большого участка земли за домом, где ничего, кроме бурьяна и двух яблонь, не росло. В прежние годы на этом участке сестры выращивали овощи, потом они оставили это трудоемкое для них дело, ухаживали только за розами, украшавшими всю переднюю часть двора.
Нечипор Фомич неспешно похаживал по участку, тыкал носком сапога в доски сарая, попробовал обеими руками крепость забора, отчего забор покачнулся, но все-таки устоял на месте, зачем-то вывернул ударом каблука пучок зеленой травы вместе с землей, потом растер на ладони щепоть земли. И было похоже, что все, на чем останавливалось его око, ему не нравится.
— Это чего ж за крыша такая на сарае? Может, вы ее, хозяечки, заместо решета для муки держите? — смеялся он. А подойдя к погребу, совсем развеселился:
— Эт, погребок! Всему миру на вдивленье: дунь, плюнь — и пшик остался!
— Нет, погреб отличный: глубокий и каменный. Можете спуститься и удостовериться, — строго ответила Надежда Григорьевна.
Однако Нечипор Фомич спуститься в погреб не пожелал. Махнул рукой и двинулся к дому. Тут он извлек из кармана большой гвоздь и стал сковыривать им со стены штукатурку, Добираясь до дерева. В дерево гвоздь вошел мягко, щепа легко откололась, и посыпалась мелкая труха.
— Ясненько! — отчего-то обрадовался Нечипор Фомич и спрятал гвоздь в карман.
В доме он задерживаться не стал. Заглянул в одну комнату, в другую. С интересом оглядел полки с книгами, захватившие три стены в большой комнате и две в спальне, похлопал растопыренной пятерней по крышке пианино, покачал головой и сказал: