- И пусть разрушится!.. Пусть прахом пойдет твой дом!.. Пусть весь ваш род сгинет на корню! Не ребенка вырастили - быка бодучего! Да я к вам больше ни ногой!
- Ну разве так можно, Галинбаджи?! Столько ты на это дело труда положила! Без тебя-то что бы мы делали! И своими руками все порушишь?
Жена деверя коснулась самой чувствительной струнки - ведь, если свадьба развалится, выходит, не справилась енгя с Асланом, его оказался верх. Пока она будет упрямиться, парень переведет дух, одумается, ноги в руки и был таков - к той, к своей, ринется. Подумала-подумала тетя Зюльхаджа и стала повязывать чалму. Пока они с Гаинхатун шли к невесте, она не переставая поносила род Гаджи Гадималы, не оставив от него камня на камне.
- Верное твое слово, - поддакивала ей Гаинхатун, - они такие. И дети все в отцову родню удались. Уж кто-кто, а я-то знаю. Тридцать лет маюсь, чего только не натерпелась...
Хотя тетя Зюльхаджа и привела в дом деверя желанную невестку, и Гаинхатун каждый день возносила за нее молитвы аллаху, настоящего мира меж ними не было. После свадьбы Аслана, выполняя свою угрозу, тетя Зюльхаджа так ни разу и не зашла к деверю. Мать Аслана потеряла сон. Гялинбаджи, сделавшая им столько добра, душой болевшая за их семью, обиженная ушла из их дома, ушла прямо с праздника - вина перед ней камнем висела на шее у бедной женщины. Да, да, не перевелись еще люди, которые считают, что праздник не праздник, если кто-то ушел с него обиженным.
Мать Аслана, можно сказать, дневала и ночевала у тети Зюльхаджи. Затопило у нее огород, Гаинхатун к ней с подарками. Буйволица отелилась - опять она тут как тут, ворожит о благополучии. Так что тетя Зюльхаджа обиды на девереву семью больше не держала, простила им, но стоило при ней помянуть дочку Гаинхатун, ее как кипятком ошпаривало - пока не назовет быком боду-чим, не остынет. Ведь она, паршивка, прошлую пятницу, в бане, - на каникулы из города приезжала, - таза воды ей не принесла! Скажете, опять про баню?.. А что делать? Где бы вы не потеряли тетю Зюльхаджу, в пятницу все равно найдется в бане. Как конская перевязь не минует кольца подпруги, так любое секретное начинание тети Зюльхаджи не минует банного заведения. Итак, прошлую пятницу сидит она себе в бане, в тазу, и тут входит старшая дочка Гаинхатун, та самая. Это ж надо, как девчонка-то выправилась, думает тетя Зюльхаджа, я и не заметила. Вчера еще вроде бегала - ручки-ножки прутиком. Округлилась вся, налилась, костей не видно, только ключицы. А шейка еще длиннее стала, еще нежней. Девушка напоминала тете Зюльхадже возлюбленную Аслана. Она мысленно произнесла хвалу творениям создателя и, любуясь девушкой, наслаждаясь прелестью ее по-мальчишески угловатых движений, подумала, что эта дольше сохранит телесную свежесть. Лет до пятидесяти тесто не перебродит. Но коленки! Это ж надо какие коленки острые! Тяжелый у девки нрав! Девушка с тетей Зюльхаджой поздоровалась, как и со всеми прочими, и не обращая на нее никакого внимания, занялась своим делом.
- Ах, ты дрянь! - не выдержала тетя Зюльхаджа. - И чего нос задрала?! Ни дать, ни взять, турач, наклевавшийся дерьма! С таким нравом век тебе у отца в доме куковать! - И сразу сменив тон, принялась наставлять хлопотавших вокруг нее девушек: - Знайте, милые, да увижу я вашу свадьбу, если у девушки язык не сладкий, добра не видать! Ласковое теля семь маток сосет, а кичливому соска не перепадает!..
Но погревшись вдоволь, уверенная, что насмерть сразила бодучего бычка, тетя Зюльхаджа обнаружила вдруг, что девка ей по вкусу. Спесивая, а ей и это к лицу.
С того дня, не показывая, разумеется, виду, тетя Зюльхадже начала подумывать о девушке, прикидывать, кого бы подобрать ей в пару из родни, из соседей... И сама поразилась - никто не подходит.
Тут она окончательно взъелась на девушку, потому что всегда была твердо уверена: нет казана без крышки, нет человека без пары. Но пока она мысленно подыскивала ровню бодучему бычку, к ней в панике прибежала Гаинхатун: дочку-то городские сватать хотят, она, дочка, говорит, если, мол, Гялинбаджи не будет у меня енгя, замуж идти отказываюсь. Потому что я ее очень люблю.
Справедливо это было только отчасти, девушка действительно сказала матери, что без Гялинбаджи свадьба будет не свадьба, а преснятина. Но, само собой разумеется, ничего не говорила ни про свою любовь к тете Зюльхадже, ни про то, что без ее участия ей никакая свадьба не нужна. А что без Гялинбаджи свадьба не свадьба, это верно: точно соблюдая ритуал, до блеска отшлифовывая каждую деталь обряда, умела она превратить свадьбу в настоящее действо. Без нее свадьба, что безвкусная еда - за столом не засидишься.
Тетя Зюльхаджа воодушевилась. Уж если эта супротивница так наш обычай соблюсти хочет, значит, и другие не станут рот кривить, кривить, когда про енгя разговор зайдет.
Но оказалось, что енгя - это еще не все.
Тетя Зюльхаджа узнала, что, когда городской жених спросил девушку, какую музыку желает она на свадьбу, та ответила: "Зурну! Только' зурну!" Парень было расхохотался, какая ж, мол, это свадьба - ведьмячий шабаш получится, но она ему такой шабаш устроила!.. Не знал, как и успокоить: шучу, мол, шучу. И куклу, говорят, не захотела на машину сажать. Парень сразу же, ладно, не будет куклы, красный келегай привяжем. Ну, тут уж тетя Зюльхаджа совсем к ней, к чертовке, душой присохла: "Сразу видно - наша порода!"
...На этот раз тетя Зюльхаджа расстаралась вовсю, научила девушку всему, что знала. Увидит ее, сажает рядом и давай:
- Вот смотри: вошел жених в комнату, ты сразу раз - тихонько - ногой ему на ногу! Только чтоб не опередил, а то всегда верх будет! А наутро после свадьбы, что ни принесут поесть, отказывайся, аппетита, мол, нету. Пускай знают: ты кой-чего есть не станешь, пускай угождать стараются. А притомилась, сразу в постель, голова болит, спина разламывается... Ничего, - пускай поухаживают. Хрупкое, мол, здоровье. Чтоб не больно-то работу наваливали...
Тетя Зюльхаджа по собственному опыту знала, какие это все действенные средства. Впрочем, кое-что из собственного опыта она не сочла нужным рекомендовать невесте. К примеру - подняться на чердак да как следует садануть ногой по куче тутовых веток. Тогда как раз был сезон откорма, шелкопряд с хрустом поедал листву. Она разбросала ветки и быстренько вниз, а старшие в доме решили, что это жена деверя-та у них за шелкопрядом ходила - надоело, мол, бабе, вот она ветки и раскидала. Ну, давай лупцевать ее. А Гялинбаджи сидела в укромном местечке да руки потирала. Или еще. Сготовит себе одной, что повкусней, а чтоб посуду за тобой детишки полуголодные мыли. Но, как уже сказано, этих советов тетя Зюльхаджа девушке не давала.
Что касается постельных дел, тут тетя Зюльхаджа вообще никогда не вмешивалась. В брачную ночь она сладко почивала на горе подушек в какой-нибудь из дальних комнат, ограничивая тем свои обязанности. "И без меня обойдутся, говорила тетя Зюльхаджа. - Огонь с ватой не улежатся". При ней никто никогда не смел отпускать шуточки по адресу новобрачных. Если, случалось, кто-нибудь, не знавший ее правил, разрешал себе вольность, тетя Зюльхаджа отворачивалась: "Прямо с души воротит!" - и брезгливо морщилась, вгоняя человека в краску.
...Шло одно из последних торжеств, проводимых родственниками невесты. Сегодняшний пир устраивала сама тетя Зюльхаджа. Невеста со своей свитой сидела у нее в комнате. Пахло айвой "и сухими листьями. Подвешенные в нишах гранаты, сорванные прямо с ветками, ветки яблони, коробочки, плетенные из сухих колосьев, - все это наполняло дом сладкой осенней грустью. В воздухе словно струилось дыхание разлуки. Тетя Зюльхаджа уже сказала все, что надо было сказать, поручила все, что надо поручить, и разглагольствовала, сидя в ожидании плова:
- Вам, нынешним, что... Вам море по колено... С лошадь вымахала, а все замуж не идет. С женихами своими в такие игры играете - любую енгя поучите! А в наше-то время... Девушки были... Ничего она не видела, и будто дракону в пасть - попробуй, выдюжи! Теперь-то что!.. Восседаете вместе с женихом на почетном месте. А ведь я, - вот Гаинхатун не даст соврать, - такой енгя больше нет и не было!