Норман успокоенно кивнул.
— Значит, вы думаете, что нашим людям предоставят возможность перебраться в более чистый мир? — говорил он прямо как инопланетник.
Оливер никак не мог понять, к чему Норман клонит.
— Я лично считаю, что люди имеют право жить там, где хотят, если только это возможно; но судя по тому, что я видел, вашим лучше будет остаться на Копре. А вы как считаете?
Норман раздраженно повел плечом.
— Да, конечно. Но ответьте на мой вопрос — вы–то сами как думаете, собираются нас выселять насовсем?
— Похоже, вы хотели бы уехать навсегда?
Норман старательно изобразил равнодушие.
— Не совсем так, мистер Роуч. Просто среди копранцев есть и разумные люди. Не такие, скажем так, упертые, как мой отец. А сейчас, с вашего позволения, мне нужно сделать еще кое–какие дела, — И, не дожидаясь ответа, он направился к другому концу деревни.
Похоже, что ситуация в деревне была еще сложней чем Оливер предполагал.
Он вышел на главную улицу и направился к дому Гейлорда. За ним, шумно дыша, плелись бродяги.
После вчерашнего праздника улица выглядела, как поле битвы. Видимо, вернувшись от воронки, люди продолжали куролесить в деревне. Трава между домами была вытоптана, стекла выбиты, двери поломаны, а прямо посреди улицы дотлевал огромный костер. В грязи на земле валялись битые бутылки и разбросанная одежда.
— Ха — вот'да, г'деж–тб'л нихилый? — пробормотал один из стариков, обнажив в ухмылке четыре коричневых зуба. Оливер с большим трудом разобрал, о чем говорит бродяга.
— Да, гудеж вчера был большой, — ответил он. — Перепились все вдрызг.
Старик хрипло рассмеялся и сплюнул на землю. Дернулась в тике покрытая шрамами щека, слюна поползла по спутанной бороде. Оливера, передернувшись, отвернулся. Он уже начинал привыкать к окружающей его мерзости, но у его привычки все еще были пределы.
Они обошли старую диспетчерскую вышку, и Оливер постучался в дверь Гейлорда. После долгого молчания в доме послышались голоса, и кто–то неуверенно двинулся к двери.
Наконец, заскрежетал замок, дверь приоткрылась, и оттуда, бледная и осунувшаяся, выглянула Джульетта Гейлорд в драном халате и стоптанных шлепанцах.
Оливер не ожидал увидеть ее. Их взгляды встретились, и воспоминания о прошлой ночи вспыхнули в его памяти. Они глядели друг на друга и молчали. Потом ее нижняя губа задрожала, и она, едва сдерживая слезы, убежала в дом. Сквозь захлопнувшуюся дверь было слышно, как Джульетта зовет отца.
Гейлорд добрался до двери очень нескоро. Он выглядел еще хуже. Глаза у него слезились и так налились кровью, что казались багровыми. Его лицо было искажено выразительнейшей гримасой бесконечного страдания, а кожа под слоем грязи была мертвенно–бледной, с прозеленью. Одну руку он прижимал к виску, а другой цеплялся за дверь, чтоб не рухнуть на пол. Стояло теплое влажное утро, но его трясло от холода.
— Шт… штенадо?
— Что с вами? — спросил Оливер. — Вы заболели?
Гейлорд заскрежетал зубами, как от невыносимой боли.
— Тупой инопланетский ублюдок! Ты что, никогда не видал, как человека корежит с бодуна?
Так вот почему деревня была так пустынна! Значит, копранцы мучились после вчерашнего. А Норман, ни свет ни заря появившийся на стройплощадке, весь праздник держался в тени…
— Извините, — сказал Оливер. — Я не подумал, что…
Он запнулся, увидев Джульетту, пересекавшую комнату. Она отвернулась от него и быстро взбежала по лестнице на второй этаж.
Гейлорд с трудом ухмыльнулся и принялся с оскорбительным видом ковырять в носу трясущимся пальцем.
— Она… не желает с тобой знаться после вчерашнего, — проворчал он. — Ну, чего приперся? Живей давай, мне прилечь бы…
Оливер не стал спрашивать, что наговорила о нем Джульетта — Гейлорд все рано не сказал бы — и рассказал о бродягах.
Гейлорд мучительно, со звуком рвущегося ржавого железа, прокашлялся и харкнул.
— Ну, так чего ты их приволок? — прохрипел он. — Я больше не староста. Не мое дело. Пусть Норман этим занимается… — и он принялся закрывать дверь.
Оливер успел всунуть в щель ботинок.
— Скажите хотя бы, могут ли они остаться в деревне?
Гейлорд скривился.
— Что, выписать им вид на жительство? Гарантировать избирательные права? Ну, гад, паршивая инопланетская дрисня! Хотят — пусть остаются, ясно?