— Конечно. Конечно, будет хорошо.
— Ну вот! Это самое главное! Остальное - мелочи. Не родился ещё тот, кто способен меня сломить.
Теперь-то прослезилась Мокошь. Не сразу поймав её плечи в свои руки, она прижала Марену к себе. Под железной кожей этой стойкой девушки билось самое, что ни на есть, живое сердце. Увы, и железо было не способно защитить Мару от того, что ждало её в будущем. Но она права. Как никогда права. Не родился ещё тот, кто способен её сломить.
Ещё не родился.
— Вы чего это тут обжимаетесь? — удивился Радегаст, когда вернулся с лошадьми. Только их уже трое было. Когда девушки отстранились друг от друга, он увидел их заплаканные глаза и запереживал, — Что-то случилось? Вы чего рыдаете? — он с тревожно огляделся по сторонам, думая, что рядом был кто-то, кто их напугал, но никого найдя, снова посмотрел на Мару. Он впервые видел её заплаканную, — Что случилось?! Ответь же!
— Все хорошо, Радегаст. Мы тут о своем, о девичьем, — улыбнулась Мокошь и вытерла ладонями лицо. Мара отвернулась и тоже вытерла глаза, выдохнула и снова взглянула на Радегаста. Было неловко, что он видит её в таком свете, но куда теперь бежать? Увидел и увидел.
— Думал уже кому морду бить идти, — выдохнул он раздраженно и снял с себя большую сумку, куда сложил когда-то узды лошадей. В руках он держал седла, которые, видимо, спрятал где-то здесь, чтобы не таскать с собой к горам, — Бабы, бабы...
— Ты где ещё одного коня нашел? — спросила Марена, поднявшись с места, и подошла к лошадям ближе.
— Скорее он нашел. Сразу двоих кобыл для себя. Не подходи близко, дикий он ещё, — предостерег Радегаст, когда Мара захотела его погладить. Она послушно отошла.
— Так он сам увязался за тобой?
— Да. А что с него? Две красавицы не против. К весне следующей жеребята будут, — сказал он довольно, похлопав одну лошадь по шее, встал по левую сторону от нее и стал надевать на неё узду. Марена отчего-то счастливо заулыбалась услышанной новости. Радегаст заметил это и ухмыльнулся, — А ты чего радуешься? Тоже хочешь деток? Так я это быстро устрою.
— Да ну тебя! — возмутилась Мара, покраснев. Радегаст засмеялся. Мокошь улыбалась вместе с ними. Всегда было приятно наблюдать за зарождающейся чистой любовью. Мокошь представляла себе, как счастлива сейчас была Марена, как краснели её щеки, как она отводила глаза, чтобы скрыть своё смущение, как хмурила брови, делая вид, будто ей не нравится, то что говорит Радегаст. Радовалась за неё, как за себя, и всем сердцем желала ей счастья. Радегаст укротит её. Он уже укротил, но не хотел давить на неё. Был учтив с её чувствами и считался с её нравом. Позволял ей самой присмотреться к нему, как к мужчине. Полюбить или привыкнуть к мысли, что любить придется. Она ведь от него все равно никуда не денется.
Когда он приготовил лошадей в путь, сказал, что на свою гнедую посадит Мокошь, а сам пока пройдется пешком.
— Глянем на этого жеребца, — кивнул он на незнакомого коня, — Если по пути не отвяжется - буду укрощать.
— Дикого коня?! — удивилась Марена.
— Ага.
Марена всем сердцем пожелала, чтобы этот конь остался с ними до конца и она могла увидеть эту, должно быть, занимательнейшую картину. Радегаст уловил её загоревшиеся глаза и не был удивлен. Он уже давно понял, что ей нравится, а что раздражает. Нарочно устраивать представления для Мары он не хотел, в его конюшне лишнего места для ещё одного коня не было. Но не идти же ему всю дорогу на своих двоих? А если брать кого-нибудь из девушек к себе в седло, то придется решать кого именно: Мару или Мокошь. Мокошь слепа, тропу не видит. Мара неопытна, не сможет кобыле о пути напомнить, если вдруг та решит по дороге некстати перекусить травушкой. Тут-то он хоть с земли ими обоими сразу водить будет. А если он жеребца укротит, то лошади как умницы за ним топать будут. Ладно и послушно.
Как бы неоднозначно это не звучало.
Глава 25. Кузня, печь и угли.
Глава 25. Кузня, печь и угли.