— Заходи, братец, заходи.
Тот осторожно переступил через порог, представился:
— Матрос-бомбардир Синельников Ерёма по вашему приказанию явился.
— Иди сюда, братец. Присаживайся, — указал я ладонью на стул напротив.
Затем молча сунул руку в ящик и плюхнул на столешницу огрызок разорванного ствола фузеи.
Ерёма внимательно её осмотрел, поднял глаза, типа: «что надо-то?» Резанов тоже недоуменно пыхтел в правое ухо, будто видел железяку впервые, хотя подготавливал всё при нём.
Я всё также молча взял листок бумаги, карандаш — перьевой ручкой как-то так и не научился пользоваться как следует, Резанов в основном писал — и быстро нарисовал паровую машину с качающимся цилиндром. Ткнул пальцем:
— Ерёма, вот такую штуку сможешь смастерить? Это будет здесь, это вот сюда, — показывал и рисовал я. Битых полчаса втолковывал что хочу. Но как только мастеровой сообразил что к чему, быстро перестал стесняться, ухватил суть.
И вот уже я объясняю, как из старого разорванного дула фузеи сделать цилиндр, как из свинца отлить поршень, как станину изогнуть, где просверлить отверстия, как вал, как винт устроены… Ну а уж лодочку из доски и горелку из сальных свечек Ерёма сам подсказал. Единственное над чем поколдовали, так это конструкция котла: пришлось в баке предусмотреть несколько широких трубок для прохода дыма, спаянных из медного листа для лучшей теплоотдачи.
Разошлись до того, что Резанов, который поначалу досадовал на то, что его отрывают от дела, в конце-концов заинтересовался сам как бывший артиллерист: как это будет в стволе двигаться такой снаряд как поршень от пара? Я пытался втолковать что пар от огня напитывается невидимой силой, подобно закрученной пружине, которой и выпирает поршень.
В конце концов Ерёма молвил:
— Вашбродь, сделаю. Через три часа будет. Как раз до моей вахты успею.
«Дойдёт! — Не дойдет! — Дойдёт!» — Резанов одним глазом смотрел на двоих азартно спорящих Матросов, а другим через их головы на игрушечный кораблик, шныряющий близ «Юноны». Я про себя посмеивался: ну чисто мальчишка! Он переживал не меньше матросов, которые уже на чарку водки поспорили. Другие матросы тоже толпились у борта.
Но больше всех переживал бомбардир Ерёма. Наравне со мною.
Но вот подишь ты! — моделька длиной около полуметра (Ерёма мерил локтями да вершками, это я уже в привычные для себя единицы перевел, возле шлюпки, с которой её спустил Ерёма, матросы на веслах с удивлением крутили головами, Ерёме хватило ума руль на кораблике чуть-чуть повернуть чтобы далеко не уплыл, настолько тот ходко сновал вокруг шлюпки. «Пожалуй, на вёслах будет и не угнаться», — прикинул Резанов.
Теперь-то он полностью поверил тем образам, которые подбрасывал ему я. Честно сказать, по-первости-то он шибко сомневался: Ну как так, это же невозможно: из огня, из воды, без паруса… А вот поди ж ты!
Паровой кораблик был не первой моей моделью поэтому я наблюдал со снисхождением за ажиотажем у борта. Резанов поначалу важничал, как бы не пристало ему участвовать в забавах простонародья. Я чувствовал что любопытство гложет его и пользуясь сложившимся за последние дни отношением к командору как к человеку не чурающемуся общаться с нижними чинами посмеиваясь подошёл к борту, матросы передо мной расступились и Резанов пригляделся к судомодели, которая бегала вокруг шлюпки.
Чуть правее, в нескольких метрах вдоль борта с неизменным Светописцем суетился Лангсдорф. Он умолял Ерёму внизу замереть на пару минут, чтобы он, Ламгсдорф, запечатлел исторический момент. Но Ерёма сам захваченный азартом и подгоняемый криками матросов всё никак не внемлил просьбе судового доктора. Тогда я, пользуясь своим положением начальника экспедиции взмахом руки привлёк внимание моделиста-бомбардира и зычно попросил удовлетворить просьбу светолетописца. Лангсдорф поднятием шляпы поблагодарил меня и ловко, весьма изящно снял и одел колпачок на объектив заранее заряженного светоаппарата.
У меня мелькнула превосходная идея и я обратился к партнёру в теле:
«Вашбродь, а ведь этот аппарат, этот процесс, — я мотнул головой в сторону светописца, — нужно привилегией закрепить за Россией».
«Зачем?» — не понял Резанов.
«А затем, что это статус Российской Империи поднимет в глазах европейцев. Да и всего мира! С одной стороны. А с другой — это деньги. И немалые деньги! Не против, если я сейчас об этом переговорю с Лангсдорфом?»
Резанов пожал плечами:
«Пожалуйста…».
Но я чувствовал, что несмотря на вынужденное примирение с ученым осадок в душе командора всё-таки остался, и он с облегчением перепоручает мне этот разговор.