И этот приговор он исполнил до конца. Без оправданий.
Упал тихо. Как дерево. Без жалоб. Но с плодом в руке.
2017-2025
+
Свеча тринадцатая
Апостол на тракторе
В один тихий вечер, когда свечи в храме уже догорели, а в трапезной остался лишь запах капустного постного ужина да благостной усталости, батюшка Иван неожиданно сказал:
– Подожди, не торопись. Послушай одну правду. Не сказку, не притчу. О молитве… и о тракторе.
Был у нас в селе дед Никифор. Из тех, кто и словом, и молчанием умел согреть. Жил один, со старым домом, облупленным трактором да иконой Богородицы в углу. Трактор – МТЗ, послевоенный, грохотал, как литургический колокол, но ездил.
Дед – человек верующий: молился, постился, свечку ставил. А потом – вдруг исчез. Не стало его в храме. Говорят – заболел. Я пошёл навестить. Сидит у печки, молчит, только руки сжаты, будто держат невидимую тяжесть.
– Что с тобой, Никифор?
Он не сразу ответил:
– Тянет меня в Почаев. Сердце рвётся.
– А как же ты доберёшься?
Он посмотрел в окно, где стоял его трактор, покачиваясь на весеннем ветру:
– А я – на нём. На своём старом железном коне.
И вот ранней весной, когда земля ещё не оттаяла до конца, дед собрался. Скатал в узелок хлеб, положил тетрадку, перекрестился – и поехал. Грохотал по просёлкам, как проповедник, возвещающий миру молитву.
+
На первой же заправке к нему подошла старушка:
– В Почаев, дедушка? Помолись там за внука. В тюрьме он. Чтобы жив остался.
Он имя записал в тетрадку. Помолчал, кивнул.
Дальше – мальчик на велосипеде:
– Скажи Матушке Божией – пусть мама пить бросит. Очень худо ей.
И снова – имя. И снова – взгляд вверх.
Едет, и как пчела мед собирает, так он – просьбы. У хлебного магазина – женщина с детской коляской:
– Запиши, батюшка. Дочку зовут Надежда. Родилась больная, а я... всё на Бога надеюсь. Помолись.
У моста – мужик с рюкзаком, странник:
– За сына попроси. Потерял его. В сердце – тьма. Пусть найдётся. Или я найду себя.
Под селом Гороховым – подростки, двое, остановили, постеснялись.
– Дед, а ты, правда, к святым едешь?
– К Матушке.
– Запиши нас. Просто… чтоб всё у нас получилось. Без злобы. Жить хочется. Честно.
Имена свои написали мелом на кузове – места в тетрадке уже мало.
Под Винницей – ночевал у одинокой бабушки Варвары. Дала молока, плакала.
– Дочка моя в Германии. Не пишет. Скажи, чтобы простила меня. И пусть не стыдится.
Записал. Не слова – кровь сердца.
А под Луцком трактор вдруг заглох. Замер. Молчание наступило, будто сама дорога уснула.
Дед вышел, положил руку на капот:
– Господи… если Ты здесь – заведи. Я ведь к Тебе еду.
Постоял. Повернул ключ – и мотор заурчал, как дитя, узнавшее голос отца.
Подъехал дальнобойщик, молча дал канистру.
Другой – хлеба.
Третий просто сел рядом. Посидел. Покурил. Вздохнул. И уехал, ничего не сказав.
На посту ГАИ – молодой лейтенант:
– Дедушка, по какому делу едешь?
– Молиться.
– За кого?
– За всех. За тех, кто просил. Кто не просил. Кто не умеет просить.
Снял лейтенант фуражку, тихо:
– Запишите, пожалуйста. Виктор. Чтобы не ожесточилось сердце.
На шестой день Никифор въехал в Почаев. Лицо – обветренное, загорелое, но светлое, как лик старца. Слез с трактора, встал на колени перед лаврой.
– Матушка… я всех привёз. Все имена. Все боли. Проси за них. А я – как-нибудь.
Вернулся он другим. Тише стал, чище. В храм ходил, как домой. Стоял сзади, клал крест неспешно. И в глазах его было небо – уже по ту сторону времён.
А вскоре – отошёл. Тихо, как свеча, что догорает не от ветра, а от полноты света.
Прошло время. Пришла к нам женщина. Пелагея. Дочь Никифора. В руках – тетрадка, пропитанная запахом солярки и молитвы.
– Батюшка… это папина.
Открываю. А там – имена. Тысячи. Каждая строка – чья-то судьба.
“Иван – за сына… Мария – за мир… Анна – за здоровье матери…”
“Юра – за любовь… Настя – за прощение… Игнат – за силу устоять…”
“Без имени – за всех одиноких…”
А внизу:
“Если кто найдёт – помолись. Не за меня. Я своё уже довёз”.
А потом – юноша пришёл. Глаза – чистые, как родник.
– Я его встретил. На заправке. Он помолился за мою мать. Она исцелилась. Я крестился. Теперь сам служу. Хожу с такой же тетрадкой. Он был… апостол. На тракторе.
Вот и вся история.
Не сказка. Не легенда. А молитва на колёсах. Простой человек с горячим сердцем. И старый трактор, ставший колесницей веры.
Ведь не железо везло его. А любовь.
А мы? А мы – всё ждём чуда.
А оно… едет. Где-то по разбитым дорогам. Скрипит. Но не останавливается.