№ 4? Ну и что?!
Раз…
Два…
Три.
Четыре!
Я вхожу, а он сидит.
(Один!)
За мною дверь уже прогремела и затихла, и шаги, а он – сидит.
(Один.)
Я стою, а он сидит.
(Один, один, один… Один, был такой бог, кажется, у викингов.)
Сидит и пишет…
«Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». (Алиска – когда была маленькая.)
Да что он там пишет-то? Оперу? Так опер, ха-ха, столько не прочитает.
– Здравствуйте, – я.
Не отвечает… Глухонемой? Не похож на глухонемого. Глухонемые, они и выглядят, как глухонемые. (Герасим, например.)
– Здравствуйте! – это опять я.
Ну прямо Пушкин в Михайловском! Или Ленин в Разливе.
– Здравствуйте, Владимир Ильич!
– Здравствуйте, Феликс Эдмундович!
Ленин в тапочках. В тапочках… В ТАПОЧКАХ? В ТАПОЧКАХ!
Он: Извините, я заканчивал фразу. Когда я пишу, не вижу ничего и не слышу. – Улыбается. – Как глухарь.
Ну почему же как глухарь? Глухарь все видит. Не слышит, это правда. Да и не пишет он в это время, а поет. Токует. Он или не он? Он или не он? Он или не он? Улыбается. Он, он, конечно, кто же еще!
– Дмитрий.
– Герман. – Что ты сказал? – Что слышал! Герман! – Но мы же не на допросе? – Не твое дело! И молчи! – Молчу.
А у тебя тут не номер, то есть не камера, а номер, прямо номер гостиничный… А точнее – вагонное купе, только стены каменные и окно маленькое, и высоко. «Небо в крупную клеточку»? Кто сказал? Может быть, тоже Юз Алешковский? Это ведь он, оказывается, написал «Товарищ Сталин, вы большой ученый». (А я думал – народная.) А вот и удобства… Ну тогда лучше, чем в купе, в коридор, ха-ха, не надо выходить и в очереди стоять не надо… И – не качает! Все правильно, такие в таких номерах и прохлаждаются… «Срок мотают»! Что ж, так «мотать» можно. В тапочках. – Ну, этот, понятно, а тебе-то за что такая честь? – Мне?! – Ну, не тебе – Гере… – А это ты у Геры спроси… Ну что, будем в молчанку играть? Пожалуйста, я могу и в молчанку…