Свердлову, как и другим большевикам, пришлось отражать многочисленные атаки мелкобуржуазных фракций на съезде. В этой борьбе Свердлов оттачивал свое искусство руководства огромными революционными съездами, и никто не умел так четко, ясно, точно соблюдать все правила, принятые регламентом проведения таких исторических собраний. Свердлов чутко ощущал настроение аудитории, он целиком сливался с ней и вместе с тем ни на минуту не ослаблял своей воли и вел аудиторию по ленинскому курсу, проложенному Центральным Комитетом партии. Вот почему Свердлов неизменно председательствовал на съездах Советов, на партийных съездах и совещаниях.
IV съезд Советов принял решение перенести столицу Советской республики в Москву. Здесь, в Москве, с середины марта 1918 года развернулся новый этап деятельности партии и одного из ее руководителей — Якова Михайловича Свердлова,
Глава XIII. Сила созидания и творчества
Весна 1918 года… Первая весна в истории Советского государства. Республика завоевала передышку, и эту передышку надо было всемерно использовать.
В Москве Ленин, Свердлов и другие члены правительства первоначально поселились в гостинице «Националь». Комнаты Ленина и Свердлова были расположены рядом. «Была весна, светило московское солнце, — вспоминала позже Крупская. — Около „Национала“ начинался Охотный ряд — базар, где шла уличная торговля; старая Москва с ее охотнорядскими лавочниками, резавшими когда-то студентов, красовалась вовсю».
Яков Михайлович устроил свою приемную во «Втором доме Советов» («Метрополь»). «Работники охраны безуспешно пытались убедить его в опасности такого решения, — вспоминает Е. Я. Драбкина. — Свердлов был непреклонен. Сам выбрал небольшой номер, велел выкинуть аляповатую мебель, поставить простой стол. Увидев, что этот стол поставили параллельно к окну, так, что свет падал на лицо посетителя, а его лицо оставалось в тени, Свердлов рассердился: „Разве может человек доверчиво разговаривать, когда вы его так усаживаете?“ И сам переставил стол боком к окну.
Неуклонное правило, которое он установил, гласило: „Ни один рабочий, ни один крестьянин не должен уйти с приема, не получив исчерпывающего решения по своему делу“.»
Вскоре после переезда в Москву Центральный Комитет поручил Свердлову выехать в Нижний Новгород с докладом об итогах VII съезда партии и задачах партийного и советского строительства. Только два дня пробыл он в Нижнем, который так был ему дорог… Здесь он родился, здесь прошли его детство и начиналась революционная юность. Жадно он всматривался в знакомые улицы Сормова и Канавина, встретился со старыми друзьями.
В семье старика отца все еще жили дети Свердлова — Андрей и Вера. Вместе с Яковом Михайловичем они вернулись в Москву.
В Москве между тем постепенно налаживалась работа центральных учреждений — Совета Народных Комиссаров.
Яков Михайлович и его жена Клавдия Тимофеевна с двумя детьми — Андреем и Верой — заняли в Кремле квартиру из четырех комнат. Двенадцать лет прожили они до революции, и из них только два года провели вместе в туруханской ссылке. Остальные годы были временем постоянных разлук и мимолетных свиданий в тюрьмах или на явочных квартирах. Арест, тюрьма, этап, ссылка, недолгие месяцы свободы, наполненные работой в подполье, — такова была их «семейная жизнь». «Впервые по своим документам, не опасаясь ареста, мы зажили только после Октября, — писала Клавдия Тимофеевна. — Но в первые месяцы Советской власти жили как на биваке. Сегодня Питер, Фурштадская, Таврический, завтра — Москва, „Националь“, Белый коридор (в Кремле). Мы с Яковом Михайловичем то в Питере, то в Москве, ребята у деда, в Нижнем. Семьи не было, да и не до семьи было. И наконец, мы все вместе. Безумная, нечеловеческая нагрузка не давала Якову Михайловичу возможности больше, чем на несколько часов в сутки появляться дома. Редко, очень редко он выкраивал какое-то воскресенье, чтобы немного отдохнуть».
И все же Яков Михайлович находил время для детей. Им безраздельно принадлежало утро. «В спальне у нас лежал большой пушистый ковер, — рассказывает Клавдия Тимофеевна, — и что только они на нем не вытворяли! То Яков Михайлович превращался в коня, становился на четвереньки и бегал по комнате, а ребята сидели на нем верхом, то начиналась „французская борьба“ с сыном, по всей квартире неслись воинственные возгласы, звенел смех».