Выбрать главу

– Возьму мальчика, – заверил Рихард. – надеюсь, к мальчикам ты меня не ревнуешь?

* * *

Шрайнер уже привык к мысли о том, что русские будут контролировать каждый его шаг. Странно, что за ним не прислали машину из МГУ. Может быть, проверяли на вшивость? Появится ли Шрайнер, на которого угробили кучу денег, на семинаре?

А если нет – что тогда? Немедленная депортация из России? Снятие гранта и огромный штраф на десять тысяч рублей? Публичная порка на Красной Площади? Захоронение живьем в кремлевской стене?

Шрайнер ехал в метро, придумывал для себя карательные меры и веселился. Хихикал, бормотал себе что-то под нос. Он выглядел как белая ворона – сразу было видно, что иностранец. Но люди в вагоне не обращали на него внимания, они были заняты.

Станции метро изменились меньше всего: пышные барельефы сталинской эпохи сохранились, даже подверглись тщательной реставрации. А вот вагоны уже ничем не напоминали прежние. Все здесь стало современно и комфортно – кресла, приспосабливающиеся к форме тела, телевизионные экраны, вмонтированные там и сям. Никто не стоял, сидячих мест хватало на всех. Газеты и книжки, как в старые добрые времена, никто не читал. Все пассажиры пялились в безмолвные мониторы, слушали наушники коммуникаторов. Многие беззвучно шевелили губами, повторяя слова вслед за телеведущими.

Шрайнер поймал себя на мысли о том, что он чувствует себя здесь единственной одушевленной особью. Остальные были похожи на искусно изготовленные подделки под людей – то ли роботов, то ли манекенов. Окружающие лица не выражали никаких чувств. Может быть, в этом было виновато освещение вагона? Тускловатый ряд ламп на потолке, разноцветные блики отражений телеэкранов на безучастных масках-физиономиях.

Что приковывало их внимание? Шрайнер пробежал взглядом по экранам. Обычные передачи "Телероса": утренние новости, советы по приготовлению разноцветных бутербродов, девчонки в купальниках, прыгающие в ритме аэробики. Показывали то же, что и всегда. Но, может быть, показывали этим людям то же, что и Шрайнеру, а видели они что-то иное? То, что не мог увидеть иностранец Шрайнер?

Шрайнер вышел из метро в подпорченном настроении.

Волнение Шрайнера усиливалось с каждым шагом, пока он поднимался по широким ступеням Московского Государственного Университета. Господи… Светлейшие головы мира работали в этих стенах. Передовые теории, сложнейшие технологии… Как его примут здесь, что он скажет студентам? "Профессор Шрайнер"… ну и сочетание. Его раскусят сразу же, определят опытным русским глазом, что никакой он не ученый. Над ним будут смеяться. А может быть даже заподозрят в шпионаже.

Сердце заколотилось совсем уж нещадно. Шрайнер остановился, оперся на тросточку, чтобы не упасть, полез дрожащими пальцами за таблетками во внутренний карман пиджака. Пот тек по его лицу.

Рихарду было всего сорок шесть лет, однако чувствовал он себя полной развалиной. Неправильно сросшаяся нога, проблемы с позвоночником, давление, скачущее как заяц под прицелом охотника, разболтанная нервная система. Конечно, можно было списать это на последствия ударов, нанесенных безжалостной жизнью – оправдаться перед собой за слабость души, за трусливое желание спрятаться от внешних раздражителей, за непреодолимую тягу утопить свои проблемы в алкоголе.

К чему оправдания? Рихард уже сделал первый шаг. Он приехал в Россию – единственную страну, где когда-то чувствовал себя по-настоящему живым. Он вернулся. И все остальные шаги предстояло сделать ему самому.

Но эта Россия была так не похожа на то, по чему он тосковал бессонными ночами. Рихард стремился обрести потерянное прошлое, но пока не получил ничего, кроме испуга перед непонятным настоящим.

– Вам плохо?

Мелодичный голосок прозвенел у самого уха, тонкие пальцы дотронулись до плеча Шрайнера. Он вздрогнул, едва не подавился таблеткой, с трудом продавил ее в пересохшее горло. Обернулся, теряя равновесие, и удержался-таки, хотя и расставил позорно нижние конечности, превратившись при помощи тросточки в более или менее устойчивый треножник.

– Нет… Ик! Нет, ничего, не волнуйтесь… Все сейчас пройдет. Это из-за жары…

В голубых глазах девушки, которая смотрела на Шрайнера, и даже придерживала его слегка за плечо, чтобы он не рухнул наземь, было сочувствие. Искреннее сочувствие, наверное. Боже, как он выглядит сейчас? Наверное, лет на шестьдесят. Седые всклокоченные волосы, мутные глаза, бледное лицо в каплях пота. Профессор Шрайнер прибыл собственной персоной в МГУ. Сейчас он расскажет студентам о преимуществах западного образа жизни.

На редкость милая девушка. Шрайнер не мог сказать, была ли она действительно красивой, поскольку все девушки моложе тридцати, тем более славянки, давно уже казались ему гениями чудной красоты. Особенно после того, как он женился на Герде – веснушчатой длинноносой немецкой кобылке, выше его ростом на полголовы. Герда относилась к грубоватому типу людей, коих можно назвать «полумужчина» – хриплый смех, пошловатые шутки, привычный цинизм газетного репортера. Шрайнеру нравилось это. Герда понимала его с полуслова – с ней не имело смысла притворяться кем-то другим. Но порой ему хотелось более мягкого и женственного – такого например, как эта русская девушка. Хотя… Девушка выглядела странно – как, впрочем, и вся нынешняя молодежь. Волосы, раскрашенные в оттенки зеленого и выстриженные лесенкой по последней моде. Фиолетовая спираль, нарисованная на лбу. Нос с небольшой горбинкой, бледно-розовые губы без следа помады. Клипсы-наушники, по три штуки с каждой стороны, торчащие как разноцветные пиявки. Да, наверное, она не красавица. И не такая уж она женственная и мягкая…

Она просто чудо – это девушка. Она замечательная. У нее огромные глаза и пушистые ресницы.

Шрайнер вдруг почувствовал себя лучше. Намного лучше.

– Как вас зовут, милая барышня?

– Таня.

– А меня – Рихард.

Рихард Шрайнер выпрямился, испытывая желание выкинуть свою трость куда-нибудь в канализационный люк. Земля, подставившая спину под его ноги, снова стала твердой и устойчивой. Рихард Шрайнер извлек из кармана носовой платок, промакнул физиономию, тряхнул плечами, незаметно брыкнул здоровой ногой, перемещая жмущий ботинок со старой мозоли на свежее место. Не то чтобы он красовался перед этой девушкой, просто частица ее молодой энергии впиталась в него вместе с ее сочувствием. Она стояла рядом и улыбалась. И видно было: ей приятно, что этот хромой человек среднего возраста с отвратительным здоровьем не упал, не растянулся на ступенях, что он стоит и улыбается вместе с ней, и даже смущается и не знает, что сказать.

Небольшая стайка девушек, от которых отделилась птичка, прилетевшая на помощь Шрайнеру, стояла неподалеку и чирикала на своем языке, которого Шрайнер, старый общипанный страус, уже не понимал. Однако почему-то он решил, что поступок Тани является некоторым отступлением от принятого сейчас стандарта. Наверное, если бы он все-таки тюкнулся носом в бетон, сразу набежал бы народ, оперативно вызвали бы "Скорую", отвезли бы его куда следует, спасли… Но вот чтоб просто так – заметить, что человеку плохо, и подойти, и спросить…

– Таня, – сказал он с чувством. – Спасибо вам. Мне уже начало казаться, что я прилетел на чужую планету. Здесь все так непривычно, люди такие странные… А вы вот обратили на меня внимание. Спасибо.

– Вы немец?

– Да.

– Герр Шрайнер? Профессор?

– Да.

Шрайнер не удивился. Он уже начал привыкать к тому, что русские видят его насквозь. Наверное, в комплект маленьких технических чудес, полагающихся каждому русскому, входит портативный рентген, встроенный в глаз и просвечивающий каждого попадающего в поле зрения иностранца.

– Мы ждем вас, герр Шрайнер. Сейчас каникулы, но мы специально собрались, чтобы встретиться с вами, послушать вас. Многие приехали из других городов.

– Но почему? – Шрайнер пытался осмыслить логику происходящего. – Вы имеете возможность свободно ездить в другие страны, Таня? Почему вам нужно прерывать свой отдых, чтобы встретиться с каким-то там бошем? Вы никогда не видели живых немцев?